Хроники старого меломана

14 июня 1989-го года на дневной проверке объявили фамилии покидающих зону, затем сбор в клубе, что-то вроде торжественного собрания. Дежурная речь замполита о новой честной жизни, несколько слов самих сидельцев с добрыми пожеланиями остающимся. Через полчаса последний раз прошёл дверь шлюза, шмона не было и кстати, я прятал на себе двадцать пять рублей, на прощание охранники запросто могли поживиться. Группу освобождающихся отвели в административное помещение, уже не сообщающееся с территорией колонии. Здесь располагались бухгалтерия, архив, кабинеты администрации и прочие вспомогательные подразделения огромного многотысячного хозяйства ИТК. Началась рутина оформления документов. Выдали вещи из камеры хранения (в моём случае ручные часы), затем паспорт, справку об освобождении, направление и в последнюю очередь деньги за работу на зоне: двести девяносто один рубль семьдесят шесть копеек. Всё!

Вот он, последний шаг, и я на свободе, за мной закрылась старая деревянная дверь, а не массивные железные ворота, как показывают в кино. Погода — чудо, ослепительное солнце, ни облачка, жарко. Всё цветёт, зеленеет, колосится, радуется! Безграничное счастье, эйфория — шесть лет вместо одиннадцати.

Пока ещё в зековской робе, но без головного убора (передал кому-то из мужиков), со споротой биркой и в тапочках, я шагнул на пыльную дорогу. Первый маршрут в отделение связи. Там я оформил переадресацию корреспонденции. Затем долго разглядывал виниловые альбомы «Чёрного кофе», «Арии» и ещё каких-то новомодных групп. Усмехнулся, в наше время о таких музыкантах не слышали. Пластинки стояли в витрине киоска «Союзпечати» и стали для меня первой заметной вехой начавшихся перемен.

Я перекинул через плечо увесистую сумку. Когда-то, ещё в Форносово, этот баул сшили ребята со швейки за сто граммов чая. Тяжёлой ноша была оттого, что я не хотел расставаться с большой кипой избранных журналов, единственным сохранившимся собственноручно переплетённым конвалютом, письмами, документами. Тот архив и сейчас пылится на антресолях, руки как-то не подымаются выбросить в макулатуру страницы, потерявшие ценность в наши дни. Озираясь в непривычном открывшемся пространстве, я дотащился до троллейбусной остановки.

Когда я залез в маршрутный троллейбус, на меня никто не обратил внимания. Чего тут удивляться — ещё один сиделец откинулся на свободу, обычное дело. Небольшой промышленный городок был буквально окружен зонами для отсидки.

— Вы не подскажите, где у вас магазин одежды? — Обратился я какой-то пожилой женщине.

— Ваши обычно в комиссионный магазин идут. Это на площади. Выйдешь через четыре остановки, там спросишь, сынок. — Женщина словно ждала моего вопроса, привычно осматривая ещё одного заморыша.

В комиссионном я подобрал себе новый прикид. Легко влез в брюки 44 размера (до подсидки был 48-й). Зековскую робу аккуратно свернул и выбросил в первое мусорное ведро. На память из лагерных атрибутов оставил лишь бирку да косяк секции культурно-массовой работы. Теперь нужно добраться до вокзала и оформить билет.

В кассе мне равнодушно сообщили — билетов на поезда дальнего следования на сегодня нет. Я вспомнил о направлении и протянул в окошко. Это меняло дело, выдали плацкарт до Москвы и, заметьте, бесплатно, система пока опекала меня.

А после этого в ресторан. В полупустом вокзальном кабаке я увидел несколько ребят, с которыми покидал колонию. Хлопцы с непривычки уже накачались алкоголем и махали мне рукой, приглашая разделить компанию. Есть сильно хотелось, а вот бухать совсем нет. Я отмахнулся: мол, гуляйте без меня.

Три дня пути пролетели быстро. Я рассматривал бесконечные российские пейзажи, чего-то ел в вагоне-ресторане, автоматически отмечая ошибки шустрого халдея. Изучал лица окружающих. И думал, думал о предстоящей встрече с домочадцами. Незадолго до Москвы достал общую тетрадь, куда записывал стихи и тексты песен. Первые строчки ложились легко:

«Оторвана последняя страница
Той летописи, что зовётся срок.
Ещё одна живая единица
Вольётся в человеческий поток…»

Перечитал. Фу, как напыщенно. Черкнул ещё несколько строк и понял — не сейчас. С тех пор больше за поэзию не брался, проза она как-то доступней. Сойдя с поезда в Москве, первое, что я сделал, сунулся в театральную кассу. Из газет и телевизора я, конечно, знал о концерте «Pink Floyd» в Олимпийском. Тогда летом 89-го я надеялся попасть с корабля на бал, но не знал точной даты выступления. Не срослось — кассир удивлённо ответила, что группа уже покинула страну. Последний концерт состоялся 7 июня. Поздно освободили, подумал я, ну не могли на десять дней пораньше! То памятное для меломанов Страны Советов выступление я таки посмотрел в записи, но уже спустя двадцать лет.