Меломаны подсказали, что альтернативные встречи на природе проходят в районе Нижнего Большого Суздальского озера по выходным дням. Это удобно для меня, совсем недалеко от дома. Времена были смутные, но в начале девяностых музыкальные сходки по-прежнему оставались под запретом. Правда, милиция на нас махнула рукой и почти не докучала, ей других забот хватало.
Зато я стал свидетелем, как группа энергичных молодых людей запросто отнимала пластинки у самых безобидных и беззащитных коммерсантов от музыки. Никто не заступался: каждый сам по себе. Так бандитский беспредел зацепил наше сообщество, далёкое от традиционного бизнеса, но все равно представляющее интерес для отдельных подонков. Примерно к концу 1993-го года последний стихийный рынок питерских коллекционеров прекратил своё существование. Все обмены и продажи вернулись в помещение общества коллекционеров, где происходят и поныне.
Работа в кафе занимала много времени и сил. Снимать остатки товара и вести учёт: это ещё полбеды. Стали заглядывать комиссии из треста — благоприятные акты составлялись после обильных возлияний и продуктовых наборов, а то и мятых купюр. Правила игры остались прежними: воруешь — делись, не воруешь — всё равно делись. Нетрудно догадаться, как покрывались недостачи. Вацек помогал мне на первых порах. Учил уму-разуму, раскрывая специфические особенности руководства. Но скоро он уволился — нашёл другое место.
А летом меня перевели в головное предприятие — кафе «Фрегат». Это известное ленинградцам заведение существовало с начала шестидесятых и славилось «петровской» кухней. Даже с упадом деятельности общепита во времена моей работы в кафе сохранялось несколько фирменных блюд и обязательный квас «Петровский» с хреном. Коллектив уже не состоял из трёх единиц: уборщицы, буфетчицы и заведующего (то есть, меня). Здесь штат был несколько больше, а главными лицами являлись заведующая производством и администратор. Я влился в новую команду, уже подкованный необходимыми знаниями. Начиналась моя деятельность с коктейлей, а позже в баре перешли на чистый розлив. Неожиданно освободилось место сменщика. Требовалось найти замену второму буфетчику, с которым я успел поработать несколько дней. Кандидатура бывшего «бергашника» Вадика Алиева, как-то нарисовалась сама собой. Я ему позвонил, объяснил ситуацию и обозначил цену вопроса.
Дорогой Вадик, бывший староста нашей группы, коллега, с которым мы стёрли не одну пару туфель, обслуживая посетителей сперва в «Невском», затем в «Невских берегах», колебался недолго и был готов внести означенную сумму. Если кто не догадался, поясню: в те времена «хлебные» места распределялись по блату и стоили денег, цифры уточнять не буду. Кроме того, у Алиева был почти обязательный атрибут любого торгаша — собственный автомобиль. «Тачка» большое подспорье в деле бармена: перевозить товар, держать левак, ездить в нужные места к нужным людям. Я же в начале карьеры был безлошадный, без помощи водителя-сменщика трудновато.
По утрам перед входом в кафе собиралась очередь. В 11.00 двери открывались, и толпа вваливалась в заведение. Часть занимала столики, остальные бросались к стойке. Для меня до сих пор загадка, чем так привлекало василеостровскую публику обыкновенное кафе. Могу предположить, что людям элементарно нечем было занять себя: увольнения, дефицит, неопределённость побуждали сограждан убивать время в питейных заведениях. Позже, после Павловской реформы и развала СССР, когда, жрать стало не на что, публики поубавилось. А пока народ тратил небольшие деньги, несопоставимые с сегодняшними и безвольно плыл по течению к будущим политическим и экономическим катаклизмам.
Кафе брало на обслуживание туристические группы — самые доходные для любого общепита мероприятия. Принимали заказы на закрытые вечера (корпоративы) и другие праздничные вечеринки, а, иногда, даже поминки. В тот памятный вечер 22 января 1991-го года меня позвали в бухгалтерию к телефону. Звонил Вадим Алиев. Взволнованным голосом сменщик просил тормознуть кассира до его приезда. Было около девяти часов вечера.
— Ты мне можешь объяснить, что случилось, — удивился я, — проверка, ревизия?
— Хуже — денежная реформа!
— Ну и что?! — Я перехватил настороженный взгляд нашей бухгалтерши. — В чём дело-то?
— Дурак, только, что по «ящику» объявили обмен полтинников и стольников на мелкие купюры.
— Вадим, ну и что с того? Реформ будто не было? Завтра пойдёшь и поменяешь.
— О, Господи! Их изымают из оборота! Ты понимаешь? На все дела три дня, и обменивают не больше тысячи рублей в одни руки. Избавляйся срочно, если у тебя есть купюры по пятьдесят и сто рублей.
Я повесил трубку и кинулся предупреждать администратора и халдеев. Сотрудники занервничали. В тот день кассир и инкассаторы, приехавшие баулить выручку, задержались непривычно долго, — все, кому это было нужно, избавлялись от зелёных и коричневых купюр с портретом Ильича.