Эван жив. Жив и еще один его сын, по возрасту гораздо более подходящий к престолонаследию. Живы – и тем не менее, сейчас, перед ним, сидят не они, а тринадцатилетний мальчишка, которому дай-то боги разобраться в своей-то жизни, уж не говоря о жизнях всей страны – огромной, великой (пусть даже ее величие за последние годы и поблекло, но все же великой) страны.
– Твоего деда звали как тебя, – проговорил он, наконец.
Элиа вдруг доверчиво улыбнулся (и в этой доверчивости мгновенно промелькнуло что-то от его матери, хотя и на нее он не был похож ни капельки):
– А я знаю. Отец говорил.
– А про меня он рассказывал? – живо отозвался Колин, в памяти которого мелькнули все годы дружбы с озорным королевским отпрыском. Но Элиа лишь помотал головой.
– Нет. Он не говорил о Ториноде. Я впервые услышал твое имя, в ту ночь, когда пал Нарит.
Колин вдруг представил себе все годы жизни вдалеке от родины, кочующую с места на место семью, страх, что однажды Лэрион доберется до них…
Кто теперь скажет, как это все было. Кто скажет, сколько слез пролила в ночной тиши юная королева, вынужденная жить как жена простого ремесленника, потерявшая юного наследника – такого же мальчика с таким же именем. Кто скажет, почему храбрый и умный Эван скитался по городам и странам, лишь бы сохранить жизнь членам своей семьи, не думая ни о своей королевской крови, ни о своей королевской гордости. Да и важно ли все это теперь, когда мальчик с огненными волосами стоит перед оружейником по имени Колин и показывает ему символы королевской власти Торинода, небрежно спрятанные под грубую ткань большой, на вырост, рубахи.
– Ну и что же мы будем делать, король?
Элиа усмехнулся.
– Я целый год хотел спросить тебя о том же. Неужели ты думаешь, что я знаю ответ на этот вопрос?
В шатер ворвался Кларенс.
– Там… – он задыхался,- Там…
– Да что такое?
– Из столицы…гонец… По нашу душу идет вся королевская гвардия во главе с Лэрионом… Тьфу, ты – не по нашу, а по
– Ну и что же мы будем делать, король? – повторил свой вопрос Колин. Вид у него был странно спокойный. Элиа передернул острым плечом:
– Сражаться. Что ж еще-то?
Кларенс перевел глаза с одного на другого и длинно выругался.
Ольг любил леса. Не потому что вырос среди лесов, проводя на охоте все свое свободное время, не потому что ему нравилось ходить по мягкой хвое, покрывающей землю и дышать легким чистым воздухом сосновых боров его родины.
В лесу – если ты знаешь этот лес – тебя невозможно победить. При желании можно так запутать следы и спрятаться, что даже с собаками, специально обученными брать след человека, тебя не найдут, хоть год ищи. Ольг это умел, как немногие.
Ивэн поймал его торжествующую улыбку, недоумевающе выгнул бровь.
– Что скалишься, воин?
Ольг хмыкнул, но объяснять ничего не стал. Предводитель Лесных Братьев и сам прекрасно знал эту истину. Вся королевская гвардия не смогла поймать Ивэна и его ребят в течении многих лет, и сейчас не поймает. Однако же, сказать об одном надо.
– Ты со своими остаешься, или…
– Или что? – обиделся даже Ивэн, – Ты что же, тан, считаешь, что мы сейчас возьмем и уйдем?
– Ты имеешь на это право. Вы и так сделали для нас больше, чем должны были.
Ивэн встал во весь свой немаленький рост. Кларенс, прислушивающийся к разговору, тревожно глянул на Ольга, и, на всякий случай, приготовился броситься ему на помощь.
– Мы это делали не ради тебя, воин! – прогремело над поляной. – И даже не ради себя. Уж ты-то мог был это понять. Мы остаемся.
Ольг благодарно посмотрел на вожака лесных разбойников, но Кларенс мог бы поклясться, что уголки губ тана изогнулись в сдерживаемой ухмылке.
Ольг резко встал.
– Соберите всех воинов. Мне нужны все.
Их была тысяча. Всего-навсего тысяча. Тысяча воинов и они трое.
На пять тысяч воинов королевской стражи – лучших солдат королевства. На пять тысяч и короля – тоже искусного воина.
Они стояли на опушке леса.
Ольг, бледный, усталый, но какой-то вдохновенный (Кларенс ядовито заметил стоящему рядом Элиа, что вдохновенный потому, что хоть какое-то сражение, наконец, а то все мирно да спокойно), объяснял военные действия.