Хронология воды

Не знаю, насколько много вам известно о тусовках пловцов и пловчих, но они, скажем так, впечатляющие. Почти всем, кто плавает, в колледже платят стипендию. А это означает деньги. У нас были две британки-близняшки с высветленными ирокезами. Были бесконечные техасские барби с укладкой и акцентом. Была фантастическая главная дайк, и удивительно красивая азиатка с мальчишеским телом, и загадочная румынка. А среди тех, кто с членом, был долговязый белобрысый парень по фамилии Кремер с такими же белыми, как у меня, волосами — и я влюбилась в него, как в дом из белого камня; был серфер из Южной Калифорнии, косивший под Брюса Спрингстина и Элвиса Костелло[6], и чувак-пивохлёб, был агрессивный, сексуально озабоченный жеребчик из Далласа, был парень из родного города Эми, который заправлял вечеринками в мужском общежитии, и еще куча пловцов с вечным стояком, гладко выбритых в таких местах, о которых обычные парни и не подозревают.

Скажу вам, тусовались мы эпично.

К середине года мой день начинался с тренировки в пять тридцать, продолжался тяжелым похмельем, с которым я слала к черту унылый столовский завтрак из говняного яичного порошка в семь утра, а потом и занятия в десять и одиннадцать, пила похмельное пиво и ела холодную пиццу и мороженое «Хаген-Дац» в двенадцать, слушала «Лед Зеппелин», курила траву, проходила тест раз в неделю или около того, потом силовая тренировка в три тридцать и тренировка в бассейне в четыре тридцать, и к черту дерьмовый ужин в общежитии — и вот ты сидишь среди горстки техасского скама… давайте напьемся пораньше, давайте в «Рок-Зед»[7] танцевать, и танцевать, и танцевать, и пить, и блевать, и трахаться каждый день и каждую ночь.

На второй год я лишилась стипендии. На третий — вылетела из колледжа.

ЛЮБОВНАЯ ГРАНАТА I

Мне всегда хотелось быть такой женщиной, которой Джеймс Тейлор[8] пел бы: я в порядке всякий раз, когда с ней рядом. Something In the Way She Moves. Вы знаете эту песню. Неужели вы никогда не мечтали, чтобы кто-то захотел спеть ее для вас?

Увы, в моем случае мне бы пели: кровью с ее кожи, капающей вместе с грехом, сделай это снова, живая мертвая девочка. Да уж. Песня Роба Зомби[9]. Потому что в колледже я была живой мертвой девочкой.

Мой первый муж, красивый парень, напоминал Джеймса Тейлора. Те же руки, тот же голос, такой же длинный и сухой. Та же нелюдимость, та же гениальная игра на гитаре, тот же взгляд художника, то же мощное эго в худом теле. Мне бы встречаться с Робом Зомби, но нет. Несколько лет в техасском Лаббоке, во время учебы со спортивной стипендией, я была рядом с мужчиной типа Джеймса Тейлора по имени Филлип.

И вот она я. Берцы. Глаза енота: подведены кайалом — ГУСТО. Разодранные в хлам колготки, клетчатая юбка в складку, как у католической школьницы, и черная кожаная байкерская косуха. Никакой укладки, никакого маникюра, никакой сумочки. Крайне неуместный вид для Лаббока, штат Техас.

Все эти годы он писал картины и играл на гитаре, а я слушала, курила марихуану, занималась любовью и, ну да, ходила в колледж. Из которого на третий год меня выперли. Хорошие оценки я получала только по философии. И только потому, что профессор на каждом занятии был под кайфом, так что мы сидели в кругу и несли всякую философскую чушь, а потом и сами стали приходить обдолбанными. Хожу в колледж, сплю с Филлипом. Стараюсь не влюбиться в соседку по комнате Эми. И плаваю — хотя с каждым месяцем каждого года пловчиха во мне всё чаще тонула в алкоголе и океанах секса.

В ночь нашего первого расставания шел снег. Снег в Лаббоке выглядит до странности тупо — Лаббок настолько плоский, насколько это вообще возможно. Никаких тебе гор. Никаких деревьев. Никаких холмов. Когда в Лаббоке идет снег, нужно напиться и сесть за руль. Не подумайте обо мне плохого. Помните, я вам говорила: Лаббок совсем сухой. Так что в женщине просыпается… жажда. И глубокой ночью тут особо не во что врезаться — а если такое и найдется, то будет видно за несколько километров.

Так что это была ночная поездка. В какой-то момент мы остановились. Я была пьяна в стельку и забралась на плечи Бадди Холли в сквере, смахивавшем на кладбище.

Памятник не такой уж и высокий, кстати. Но я изображала из себя владыку мира.

Гвоздем программы был Филлип. Он обрезал пальцы на перчатках и играл на гитаре у подножия памятника Бадди Холли. Играл вступление Wish You Were Here. По слуху, будто уловив откуда-то с небес. Играл Sweet Baby James. Потом Suzanne. У ног Бадди Холли. Вместе с пьяной в жопу блондинкой, которая в ноль градусов задрала рубашку навстречу ночному небу с криками: ПОШЛИ ВЫ ВСЕЕЕЕ. СОСИТЕ. ВОУУУУ. Не кому-то конкретно, всему Лаббоку.