Хронология воды

Прежде чем родиться, Майлз плавал в моем животе. Вперед и назад, переворачиваясь с боку на бок, пинаясь и так далее — такой живой, — смотреть на натянутую кожу моего живота было жутко. От его силы у меня перехватывало дыхание. И всё же мы с ним были одним целым. Его тело было моим телом его телом моим телом. Когда я плавала с Майлзом в животе, люди на дорожках бассейна удивлялись, как мне удается быть такой быстрой. Такой огромной, такой круглой, такой грудастой — и быстрой. Но мне был ведом секрет, которого они не знали. Все мы — пловцы до тех пор, пока не коснемся кислорода и земли. Все мы храним в памяти голубое прошлое, в котором могли дышать.

Можно уместить жизнь и смерть в одном предложении. В одном теле. Можно ощущать любовь и боль. В воде тело, в которое я превратилась, скользит своей историей сквозь жидкость. Что, если в этом и есть надежда?

В МУЖСКОЙ КОМПАНИИ

Говорят, женщины выбирают в мужья тех, кто похож на их отцов. Мой отец своей яростью сокрушил сердца всех женщин у нас дома. Так что, вспоминая прошлое и мужчин, которых любила — ну, или думала, что любила, — я чувствую свое разбитое сердце. И если у меня есть какие-то представления о том, что значит любовь семьи, если у меня вообще есть хоть какая-то идея, где находится ее сердце, то впервые я узнала об этом от мужчин, за которых не выходила замуж.

Вы помните, где были в день убийства Кеннеди? Я нет. Я родилась в этот год. Так что никаких воспоминаний у меня нет. Но я помню Майкла. Во все моменты на протяжении всей своей жизни.

Впервые я увидела Майкла в Техасском технологическом институте, в художественной мастерской. Рядом с Филлипом. Это было поздним вечером. С улицы я подошла к огромным — от пола до потолка, — окнам. Двое высоких, стройных, красивых молодых мужчин стояли у холста. Я задержала дыхание. Пока я смотрела на них… что-то случилось с моим сердцем. Оно пульсировало, пока я разглядывала этих рисующих мужчин. В глазах защипало, горло сжалось. Но я просто глотнула водки из фляжки, подошла поближе, задрала рубашку, прижалась голыми сиськами к стеклу и постучала. Филлип обернулся и засмеялся, указывая на меня. Майкл обернулся и засмеялся, и мы с ним встретились взглядом.

Майкл. Имя моего отца.

Я подумала: может, в двадцать с небольшим отец так и выглядел? Высокий, стройный, красивый, руки танцуют у холста?

Всё, что я знала в своей жизни, не научило меня любить мужчин. Этому я научилась в своей любви к Майклу.

Мне многому не удалось научиться в семье, полной женщин.

Семья не научила меня любить праздники. Этому я научилась в красиво убранном доме Майка и Дина — красиво, как в воображаемых мирах из детских фантазий, где комнаты залиты теплым светом, где ленты, и свечи, и запахи выпечки и пряностей — и где никакой отец не разносит всё это в клочья.

Никакая мама не научила меня готовить. Этому я научилась, наблюдая за Майклом — за его руками, его терпением, артистизмом, внимательностью, радостью от того, как он кладет кому-то в рот еду: всё это было наполнено такой любовью, что я жевала и плакала.

Никакая женщина не научила меня женственности. Я научилась снимать берцы и расчесываться, глядя на свои фотографии, которые много лет снимал Дин, — фотографии, которыми он показывал мне, что я могу быть… симпатичной.

Майкл был на моей первой свадьбе на пляже в Корпус-Кристи, когда я, стоя на белом песке, сказала Филлипу «согласна». Майкл и Дин были на моей второй свадьбе с Дэвином на крыше казино «Харви’c» на озере Тахо, когда странный священник из казино, с волосами, как на обложке альбома, читал молитву североамериканских индейцев хопи, а моя мама ждала, когда уже можно будет выпить и сыграть. Майкла не было со мной в Сан-Диего, когда я выходила за Энди в присутствии мирового судьи. Но там был мой большой живот, а в нем — что-то и от Майкла.

Однажды Майкл приехал в гости, когда мы с Филлипом еще жили в Юджине. После смерти ребенка. У нас с Филлипом уже не было отношений. Я начала новую главу с Дэвином в доме на другом конце города. Филлип днем работал в «Семейном книжном Смитов», а ночами писал картины в какой-то однокомнатной студии. План состоял в том, что Майкл погостит пару дней у Филлипа, пару дней у меня. Но на второй день Майкл в три утра стоял на моем пороге. Я открыла дверь. С собой у него был костюм. Он сказал: «Я не могу оставаться в этой чертовой студии. Там воняет. Там повсюду кошачья моча, дерьмо и краска. Чувак живет не по-человечески». И я его впустила.

Тогда я и узнала, что мы оба любили Филлипа. Вместе. Сильно. И что мы оба бросили Филлипа. Развелись с ним. Навсегда. Не сумев понять, как жить с его блестящими и безвольными руками. Это стало чем-то вроде священного откровения между нами.