Хрупкая женщина

– Родители зачастую ведут себя как малые дети. Все эти полёты фантазии хороши для лепечущих младенцев, но Бутоны и Незабудки рано или поздно вырастают. Имя следует давать с согласия ребёнка, во всяком случае, он должен иметь право поменять его по достижении разумного возраста.

– Спасибо, – хрипло выдохнула я. Всегда чувствую себя неловко, когда люди, а тем более мужчины, проявляют ко мне участие. – Бедная мамочка, у неё были самые благие намерения. Она рассчитывала, что я пойду по её стопам, порхая в розовой балетной пачке.

– Ваша мать танцовщица?

– Была. Правда, дальше кордебалета не продвинулась – пируэты, арабески… А в один прекрасный день она споткнулась, сбегая по лестнице на железнодорожном вокзале. Мама, как и я, вечно опаздывала. Она умерла десять лет назад.

– Прости. А отец?

– Отправился на поиски самого себя. Завёл овцеферму в Новом Южном Уэльсе. Сейчас у него две. Овцы, разумеется, а не фермы, и, если исходить из его везучести, обе твари наверняка бесплодны. Папочка – замечательный человек, через год он запросто может бросить свою ферму и отправится осваивать стезю пожарного или искусство циркового клоуна.

– Что лишь подтверждает мою теорию: какими бы любящими не были родители, они и есть настоящие дети, – Бен отобрал чашку с кофе у официантки, которая, покачивая огромным чепцом, старательно суетилась вокруг него.

Знакомая картина. Пора напомнить платному кавалеру о его профессиональных обязанностях. Я снабдила своего спутника живописными подробностями из истории моей семьи, разумеется, опустив Ванессу. После чего решительно потребовала, чтобы мистер Бентли Хаскелл изложил мне свою автобиографию.

Он начал с того, что родители лишили его наследства и послали ко всем чертям. Падение ещё одного старинного дома! На этот раз им оказалась зеленная лавка в Тоттенхеме.

Я живо представила себе несчастных лавочников с загрубелыми от тяжкого праведного труда руками. Вот они забрасывают блудного сына тщательно очищенной капустой, выставляют нечестивца из дому, запирают дверь на засов и вешают табличку «Закрыто». Но за какие прегрешения?

Оказалось, родители отвернулись от своего детища после того, как выяснилось, что их сын – атеист, и не какой-нибудь там разглагольствующий теоретик, а атеист-практик.

– Практик? – озадаченно переспросила я.

– Я помог организовать митинг у Церкви Возрождения Аллилуйи. Это одна из тех маленьких сект, которые до сих пор считают, что еретиков надо сжигать на кострах. В тот раз они отказались похоронить младенца на освящённой земле. Если подобное благочестие называется религией, то я в ней не нуждаюсь.

– Твои родители очень набожны?

– Чрезвычайно. Отец – ортодоксальный иудей, а мать – ревностная католичка. Надо отдать должное старикам, брак у них получился отменный. Последние сорок лет они, одержимые миссионерским рвением, пытаются обратить друг друга в свою веру. К косяку входной двери у нас прикреплена мезуза (Небольшой свиток с определёнными цитатами из Второзакония, который в еврейских семьях прикрепляют над дверью в качестве свидетельства приверженности иудейскому закону и символа своей веры), а на каминной полке красуется статуэтка Девы Марии. Мать как-то сказала мне, что давным-давно окрестила отца, когда мыла ему голову. А он, в свою очередь, упорно представляет её друзьям как Руфь, хотя мать зовут Магдалиной.

– В таком случае довольно странно, что они так быстро отступились от тебя. Должно быть, имелись более серьёзные причины для твоего изгнания, чем марш против возрождения какой-то там аллилуйи. Какие ещё грехи ты совершил?

Разглядывая официантку, которая в поисках счёта копалась в необъятном кармане своего древнего фартука, Бен произнёс довольно дружеским тоном:

– С чего это тебе взбрело в голову, будто за мной числятся ещё какие-то злодеяния?

Я словно зачарованная следила, как семенит к нему Нелл Гвин, повинуясь едва заметному мановению пальца. С доводящей до безумия неторопливостью девица взяла деньги, которые я положила на столик, и лениво удалилась, повиливая задом.

– Хватит! – воскликнула я. – Неопределённость вызывает у меня несварение желудка. Что ты натворил? Похитил дочь мэра? Забыл вернуть книги в библиотеку?

– Моя первая ошибка состояла в том, что меня угораздило родиться единственным ребёнком. Родители сделали всего лишь одну ставку. Когда я появился на свет, матери было уже под сорок. Она не могла завести других детей.

Испугалась, наверное, бедняжка, глядя на тебя, мелькнула у меня злорадная мыслишка.

– Должно быть, твоя мать уже в летах? – с коварной небрежностью поинтересовалась я.

– Ей скоро семьдесят.

Значит, Бену около тридцати, мой любимый возраст. Разумеется, если речь идёт о других, особенно об одиноких мужчинах.

– Продолжай, – потребовала я.

– Хорошо… Если хочешь знать, я написал книгу, как бы это сказать… весьма натуралистическую, современную, – он помялся. – Словом, крепкую…

– Это прилагательное обычно в ходу у любителей алкоголя и девушек моего сложения. Не лучше сказать просто: порнографическую?