Хрупкие создания

Краснею. Смотрю в потолок и опускаю руки. Он мажет противной прозрачной мазью чуть пониже ключиц. Каждый раз, когда его руки приближаются слишком близко к груди, у меня холодеют ноги. Доктор кладет электроды, похожие на маленькие чашечки, мне на кожу. Нажимает кнопки на машине у стола. Монитор загорается – как у компьютера, – и я вижу сверкающую линию моего сердца. Сменяются цифры, и машина издает странный звук, который напоминает мне о морском бризе в Сан-Франциско, только электрическом. Доктор говорит со мной о балете, о том, как ходил на «Лебединое озеро», но я слышу только электронный шум. Пытаюсь успокоиться, чтобы машина не показала ничего странного. Если сердце поведет себя как-то необычно, мне запретят танцевать. Скажут, что это слишком рискованно. Слишком опасно. Слышу голос отца:

– Пирожочек, будь осторожнее. Ты не такая, как все. И это хорошо, конечно, хорошо! Но и плохо тоже.

Диагноз мне поставили еще в младенчестве и тогда же сделали операцию, но я не понимала всей серьезности происходящего, пока не попробовала впервые потанцевать. Мне было четыре. Родители записали меня на чечетку и балет, и когда мне пришлось отбивать ритм в туфлях с металлическими подошвами, я раскраснелась и упала. Учителя ничего такого в этом не увидели, просто подали мне стакан воды и посоветовали отсидеться, но потом рассказали об этом случае родителям. Помню, как мама подхватила меня на руки и сразу же потащила в больницу, даже отца не подождала. Ему пришлось ехать следом за нами на такси. Я читала журналы несколько часов, а потом рыдала, когда врачи приставили ко мне свои холодные металлические инструменты. Казалось, это было так давно, но на деле я все та же маленькая испуганная девочка.

Доктор Ханна щелкает кнопкой. Я больше не слышу своего сердца.

– Вот и все, молодец, Жизель. Одевайся, а потом заходи в офис, я распечатаю твою ЭКГ.

В кабинете он – воплощение профессионализма, и я стараюсь казаться такой же.

– Что ж, Жизель, думаю, не стоит напоминать тебе лишний раз, что за твоей болезнью, дефектом межжелудочковой перегородки, нужно постоянно следить.

И почему он не называет вещи своими именами? Сказал бы проще: «Дыра в сердце – это фигово».

– Сегодня ЭКГ не очень чистая, но ничего особо страшного. Рекомендую избегать стрессовых ситуаций и выматывающих…

– Я должна танцевать, – перебиваю его я.

– А сколько часов в день ты обычно танцуешь?

Я пересчитываю все в голове: утренняя тренировка, репетиция в образе, репертуар и общая репетиция.

– Часов шесть.

И по выражению их лиц я понимаю: нужно было солгать.

– Что ж… – Доктор делает паузу. – Редко кто в твоем состоянии так много занимается. Это ведь довольно опасно, мисс Стюарт. Консультируйтесь с медсестрой после каждого блока занятий. – Он качает головой. – Подумать только, шесть часов…

Он протягивает мне результаты ЭКГ и просит передать их школьной медсестре. Я сворачиваю ленту и кладу в карман, чтобы она там навсегда и осталась. Кто-то копается в вещах медсестры. Лезет в мою жизнь. Это небезопасно.

– Но я не всегда прыгаю, иногда мы просто делаем растяжку или стоим у станка, – мямлю я.

– И все же будь осторожна. С такими нагрузками можешь запросто заработать осложнение. – Доктор встает и подходит к полкам. – Вот, поноси этот монитор. – Он машет маленьким устройством, которое похоже на секундомер отца.

– Я… не хочу это носить, – выдавливаю я.

– Джиджи… – подает голос тетя Лиа, явно рассерженная моими словами. – Если доктор говорит, что так нужно, значит, так нужно. Ее родители точно будут за. – Она поворачивается к доктору Ханне.

– Боюсь, это необходимо, – повторяет он и кладет прибор на стол. – На всякий случай.

Он нажимает на кнопку, и я слышу треск. Доктор объясняет, как включать и как выключать прибор, а потом надевает его мне на руку. Что же я скажу Морки? Что делать, если он запищит в классе?

Стараюсь не заплакать, когда мы уходим из кабинета. Новый монитор сидит на руке как влитой. Мы с тетей не разговариваем всю дорогу, и у дверей общежития я легонько чмокаю ее в щеку и тут же бегу в свою комнату. Падаю на кровать, чувствуя, как монитор врезается в кожу, и наблюдаю за своими бабочками. Сейчас я даже рада, что Джун нет на месте. Эту тайну я никому не могу доверить. Я не хочу отличаться от других – по крайней мере сильнее, чем сейчас. Я ведь черная девчонка. Черная девчонка с монитором. Черная, которой нужно быть осторожнее. Черная, которая не должна быть балериной.

Встаю, срываю монитор и кладу его в стол, туда, где никто не сможет его увидеть. Где я забуду о его существовании.

17. Бетт