Хрупкие создания

Я захотела стать балериной именно из-за туфель. Увидела такие в мусорном баке в центре Сан-Франциско – хорошенький розовый сатин, заляпанный кофе и жиром. Я полезла за ними прежде, чем мама успела меня остановить, и вытащила одну туфельку. Мне так хотелось взять ее домой, отчистить и оставить себе, но мама не позволила. Она залила меня бактериальным мылом и записала в балетный класс. Она думала, это будет легко. Хобби, которым может заниматься девочка с дырой в сердце. Но когда учитель сказал, что я танцую достаточно хорошо для профессиональной лиги, мама попыталась тут же вытащить меня оттуда.

– Слишком много стресса, – говорила она за обедом после того, как мне пришло письмо из балетной школы.

– Но я люблю балет. – Я тогда как раз пришивала эластичную ленту к своим пуантам. Хотела успеть сделать дюжину пар до отъезда.

– Тебя могут увезти в больницу прямо из зала. Одно неверное движение. Одно слишком тяжелое выступление. Я не хочу тебя потерять. – Она говорила так, словно сию минуту схватит меня, закрутит в банку и уберет в кладовую до зимы.

Мама плакала, когда я сказала ей, что лучше буду танцевать всего год, чем не буду танцевать вовсе. Плакала, когда я собирала чемоданы и отец отвез меня в аэропорт. Плакала, когда я попросила ее не приезжать в Нью-Йорк, чтобы помочь мне с жильем.

Достаю несколько туфель, предназначенных для солистов, и надеваю, хотя знаю, что они мне не подойдут и не стоит портить новую обувь. Я не поднимаюсь на носочки – просто представляю, каково это – носить такие туфли. Быть танцовщицей в труппе.

И все мои сомнения исчезают.

До того, как поднимется занавес, осталось полчаса. За сценой хаос: мечутся полуодетые девочки и нервные работники сцены, нанося завершающие штрихи. Где-то в животе бушуют нервы – совсем как бабочки, если их потревожить. Поверить не могу, что я действительно здесь, ведь я мечтала об этом всю свою жизнь. Как вообще я могла быть такой спокойной? Сегодня я наконец-то увижу родителей в зрительном зале и покажу им, зачем уехала так далеко и почему это того стоило.

Подхожу к краю сцены – плотные бархатные шторы разойдутся с минуты на минуту. Выглядываю в щелку между ними, наблюдаю за зрителями… И тут она настигает меня. Боязнь сцены.

Сердце заходится в бешеном ритме. Адреналин подскакивает. Я пытаюсь сделать дыхательные упражнения, которым меня учила мама, но ничего не выходит. Прикладываю два пальца к запястью, чтобы измерить пульс. Будь на мне монитор, он бы сейчас отчаянно пищал и привлек бы всеобщее внимание. Сосредотачиваюсь на счете: шестьдесят восемь, семьдесят три, восемьдесят четыре, девяносто шесть. А сердце стучит все быстрее. И еще быстрее. Я не могу его успокоить.

Знаю, что делаю только хуже, но разве я могу отказаться? Вот так просто подойти к Морки и сказать, что я не смогу этого сделать? Что это опасно? Я не могу не танцевать. Особенно сейчас, когда ноги завели меня так далеко вперед. Дыши, Джиджи, дыши!

Снова считаю, на это раз медленнее, прислушиваюсь к сердечному ритму. Пятьдесят семь, шестьдесят два, семьдесят восемь, восемьдесят пять. Вдох – выдох, вдох – выдох. Чувствую, как расслабляются мышцы. А потом я сбиваюсь – сильные руки обнимают меня за талию, горячее дыхание обжигает шею, и по рукам бегут мурашки, а сердце опять набирает темп.

– Алек.

Я поворачиваюсь так, чтобы он полностью меня обнял. Приникаю к нему, вдыхаю его запах. На нем красно-золотая туника Щелкунчика и колготки, маска осталась где-то за сценой. Театральный свет заставляет его золотые волосы сиять, и что-то сегодня есть в его глазах… Что-то особенное. Что-то, что заставляет мое сердце биться еще быстрее.

– Шоу состоится. – Я слышу его ясно, несмотря на окружающий шум. – Я рад, что буду танцевать с тобой.

Он опускается на одно колено и кланяется. Я улыбаюсь.

– Я тоже рада, что танцую именно с тобой.

Подаю ему руку. Он целует ее, поднимается и снова меня обнимает.

– Надеюсь. – Он переходит на шепот. Мы так близко друг к другу и никого, кроме друг друга, не слышим. – Ты позволишь мне стать чем-то большим, чем просто партнером по танцам?

Он что, и вправду это спросил? По телу разливается жар – краснеют щеки, шея, грудь, и все мое существо полнится огнем.

– Надеюсь. – Его слова обжигают мне ухо. – Ты станешь моей девушкой.

Я никогда еще не видела, чтобы Алек так нервничал.

Поднимаю взгляд, тону в океане его глаз и киваю. Он достает крошечную коробочку из своего камзола – красную, перехваченную золотой ленточкой, совсем как подарки под рождественской елкой, которая стоит в дальнем углу сцены. Не сдерживаю радостного смеха, когда мы оба оседаем на пол и я открываю коробочку. Где-то позади объявляют, что занавес поднимут через десять минут. Скоро начнется второй акт, но мы не уходим.

Внутри коробочки, на тонкой белой бумаге лежит золотая подвеска в форме розы размером с ноготь моего мизинца.

– Для тебя. На удачу. – И Алек целует меня.