Хрупкие создания

Кручу в руках пустой кулон. Мысли путаются, устремляются туда, где живут самые ужасные мои кошмары. Я боюсь стать обычной, одной из кордебалета. Никем.

Шум от толпы учеников никак не может сравниться с ужасом в моей голове, так что я не сразу замечаю, что ко мне подошел Анри.

– Пошли репетировать.

Анри хватает меня за руку, слишком сильно, и тянет за собой. Это возвращает меня в реальность.

– Нет уж. – Я тяну назад, до боли в запястье.

– Я могу научить тебя кое-каким приемам. – Он снова тянет меня, как будто я дала ему разрешение себя трогать. – Чем скорее смиришься с этим, тем лучше.

– Смирюсь с чем?

Черный леотард липнет к спине и животу, колготки колются, мышцы горят. У меня не получается забыть слова Анри. Он ведь намекнул на то, что знает, что случилось с Кэсси.

– С тем, что получила не ту роль, которую хотела. – Анри произносит это так, словно мы друзья и он в самом деле за меня переживает.

Когда Адель услышала, что меня опять продинамили, она посоветовала держать голову пониже и продолжать работать, хвататься за всякую возможность, помнить, что списки постоянно меняются. Мать снова угрожала забрать меня отсюда и послать в балетную школу-соперницу, потом – уволить мистера К. и, наконец, отозвать все пожертвования семьи Эбни. Но в этот раз я прислушиваюсь только к Адель, которая сказала именно то, что мне было нужно.

– Пошли повеселимся. Кстати, этого в твоем танце и не хватает.

Анри скрещивает руки на груди и улыбается. На щеках глубокие ямочки. Мышцы рук в таком положении особенно рельефны, и на секунду я понимаю, что такого нашла в нем Кэсси. Он действительно выглядит так, как его изображают в журналах. И теперь я могу смотреть на него. Теперь, когда Алек исчез из моей жизни.

– Это последнее, чего я хочу, – пойти с тобой, – выплевываю я.

Он что, забыл, что во время совместных репетиций я с ним даже не разговаривала? Что я передавала ему сообщения через младших учеников, в дурацкой пародии на игру в испорченный телефон? Не важно, на скольких журнальных разворотах красовались он и его сценические костюмы. Анри – ничто. Даже если ему в самом деле известно то, что может меня погубить.

– Чего ты все время такая злая? – Он наклоняется ко мне. – Это вредно для кожи. И приносит тебе новых врагов.

Я смотрю сквозь Анри, словно он сделан из стекла, а его слова – не более чем белый шум, и ухожу прочь.

– С таким отношением ты все-таки добьешься того, что я начну болтать всякое. – Он раздражен, и его французский акцент становится заметнее.

– Ты ничего обо мне не знаешь, – огрызаюсь я.

– О, но я знаю. – Анри указывает пальцем в потолок. – Ты знаешь, что здесь есть камеры? И в студиях тоже? Даже в студии «Б»?

Краска заливает меня от макушки до самых ног, живот завязывается в узел.

– Знаешь, что они все записывают? Даже разговоры?

Я чувствую, как по моему лицу текут горячие злые слезы. Разворачиваюсь так, чтобы посмотреть ему в лицо, уже абсолютно спокойная.

– Что ты сказал?

– Ага, вот я и привлек твое внимание.

– Ты ничего не знаешь, – повторяю я и слышу в своем голосе те же нотки, которые появлялись у матери в спорах с отцом. – Нет тут никаких камер. Я здесь уже целую вечность. Я бы знала.

– Есть одно французское местечко в Ист-Виллидж. Они мне даже вино наливают, если я не выхожу в главный зал. Владелец знает моего отца. Там мило.

– Никуда я с тобой не пойду.

– Еще как пойдешь. Потому что мне известны все твои маленькие секретики. И из-за них тебя могут отсюда выгнать. Или даже выслать из страны. От такого ни ты, ни твоя семья не отмоется. Может, вас даже по судам затаскают. Ты ведь не знаешь точно, что я сделаю со своими знаниями, так что я уверен. Встретимся у входа.

Анри оставляет меня стоять в коридоре – наполненную отчаянием, гневом и непониманием.

– Хорошо! – кричу ему вслед. – Но дай мне хоть переодеться.

– Ты и так неплохо выглядишь. Но окей.

Ненавижу его за это «окей». Стараюсь не думать о том, для кого приодеваюсь, пропускаю урок истории и говорю Элеанор, что иду навестить Адель. Анри ждет меня в холле, разодетый, с этой уверенной ухмылкой на лице – уверенный, что я приду. Как будто я у него на коротком поводке.

– Французская кухня слишком тяжелая.

Я все еще не надела пальто. Идти куда-то с Анри совершенно не хочется. На самом деле любая еда сейчас для меня слишком тяжелая. Каши, морковь, зелень – меня от всего тошнит. Ловлю свое отражение в зеркале фойе и замечаю, какие широкие стали у меня бедра. Да и щеки тоже. В обычной одежде и линия фигуры кажется неправильной. Вот бы сдуться до размеров простой девчонки. Полтора килограмма – слишком мало. И мои таблеточки здесь не помогут: ни сосредоточиться, ни сбросить вес. А ведь стоит мне закрыть глаза, и я как наяву вижу идеальное тело Джиджи, которое словно создано для объятий Алека.

Через тридцать минут мы опускаемся на диванчик в крошечном французском бистро на Манхэттене. Все здесь красного цвета: стулья, абажуры на лампах, ковер и вино, которое оставляет пятна на губах Анри. Его нога касается моей под столом, даже когда он ест стейк.