Хрупкие создания

– Может, Джиджи что-то не так поняла. Вы, девочки, многое понимаете неправильно, – произносит он с паузой, в которой я могла бы утонуть.

Мистер К. больше не атакует, но и не спускает с меня глаз. Они у нас одинаковые – светло-голубые, смотрят с вызовом. Я не позволю ему воспринимать меня несерьезно, как тогда, в офисе. Его угрозы звенят у меня в ушах, и я снова краснею. Молчу.

Он потирает руки, словно собирается высечь ими огонь. Я бы не удивилась, если бы у мистера К. это в самом деле получилось.

Делаю крошечный шаг назад.

– Я правда ничего не знаю. Но могу поспрашивать.

Лучше бы он поинтересовался мной или моей карьерой, а не беспокоился о Джиджи.

Мы оба знаем, что моя последняя фраза – угроза, а не одолжение. Мистер К. качает головой и уходит. Как только он исчезает в коридоре, я кричу, закрывая рот свитером.

Дом Алека выглядит так же, как и всегда, – только украшений ко дню рождения прибавилось. Хорошенький домик в Верхнем Ист-Сайде между Мэдисон-стрит и Пятой авеню. Куда лучше, чем мой. Хотя моя мама в этом никогда не признается.

Когда мы подходим к двери, мистер Лукас обнимает меня только одной рукой и не целует в щеку, как делал раньше. Рука его новой жены так холодна, что я дрожу под ее прикосновением. Сестра Алека, Софи, которая раньше упрашивала меня помочь ей с косметикой или пируэтами, рассеянно машет мне рукой. И все. В зале полно важных танцоров, все как на подбор, и каждый разменивает уже третий, а то и четвертый коктейль за вечер. Кроме меня, учеников здесь нет. Даже драгоценной Джиджи. Большинство из нас совсем не важны – только если не происходим из известной семьи, семьи с историей. Спасибо Адель. И деньгам моей бабушки.

– Алек наверху, – роняет мистер Лукас, а потом наклоняется, чтобы обнять Адель и поздравить ее с последним выступлением. Он даже цитирует статью из «Нью-Йорк таймс».

Его нелепая жена громко смеется, словно Адель настоящая звезда. Впрочем, в мире балета – пожалуй. Я тоже ей стану. Однажды. И они все будут жалеть о том, как со мной обходились.

– А он… хочет меня видеть?

По их лицам я понимаю, как нелепо это прозвучало. Не жду ответа – поднимаюсь наверх, как делала каждый День благодарения, Рождество или день рождения, хотя Алек теперь любит другую, а я одинока.

Дверь распахнута настежь, и я замечаю его раньше, чем он меня. Он очень красив – всегда, но сейчас особенно. Может, все дело в его обычной одежде, но он выглядит так по-мальчишески, так… реально, что я почти задыхаюсь. А когда обретаю способность дышать, вдох превращается в слезы.

И тогда Алек меня замечает.

Я стараюсь не выть, просто тихонько плакать, раз уж он меня поймал. Но я пару раз хлюпаю носом, а потом начинаю реветь. Я не плакала вот так – громко и непростительно – с того самого Рождества, когда от нас ушел отец. Вспоминаю об этом и начинаю плакать еще сильнее. Я практически заново переживаю все эти ужасные дни: колено болит, за окном апрельский снег, а я реву.

– Господи, что такое? Что случилось? Твоя мама…

Алек обнимает меня. Я плачу, уткнувшись ему в плечо, – на его белой рубашке останутся следы. Он гладит меня по спине и успокаивает. Его дыхание горячит мне ухо. Еще чуть ниже – и он бы его поцеловал, потом переключился бы на шею. Это так знакомо, что я даже удивляюсь, почему Алек всего этого не делает.

– Все случилось, – шепчу, хотя нужды в этом нет.

Внизу громко смеются, чокаются бокалами, обсуждают все на свете, перекрикивают друг друга. Голос Адель звучит яснее всех. Занимает больше всего места.

– Что она сделала?

Алек думает, что во всем виновата моя мать. Хотя на этот раз – она лишь часть проблемы.

– Она… да ничего. Отвлекается на алкоголь.

– Оу.

– Ты меня все еще хочешь? – прислоняюсь к нему всем телом. Он сопротивляется, но не отодвигается.

– Знаю, ты вряд ли хочешь это услышать, но я теперь с Джи…

– Ну и что! Не обязательно, чтобы это что-то значило. Ты ведь хочешь меня? Как раньше? Я никому не расскажу. Мы можем… – Я поглаживаю пушок у него на шее – ему всегда это нравилось. И сейчас нравится.

– Я не могу так, чтобы никто ничего не…

– Я знаю, она такая неопытная.

Я этого не планировала. Да и аргумент не самый лучший, ведь я хочу, чтобы Алек снова любил только меня. Но сейчас сойдет и это.

– Господи, Бетт…

– Я так по тебе скучаю. Ты ведь тоже? Хоть чуть-чуть? Нельзя вытворять такое с человеком, а потом ни секунды о нем….

Тянусь к его ширинке. Пуговица. Молния. Алек не отталкивает меня. Я должна чувствовать прилив любви, радость оттого, что он снова в моих руках, но вместо этого я могу думать только одно: нужно сделать так, чтобы Джиджи об этом узнала.

Словно услышав мои мысли, Алек отпрыгивает.

– Эй, нет. Прости. Нет.

Даже его отказ звучит мило – может, потому, что его рубашка все еще мокрая от моих слез, или потому, что я сейчас выгляжу особенно жалко. Я не отвечаю ему – что тут скажешь? Он грустно улыбается.

– Почему она тебе вообще нравится? – спрашиваю, потому что я – дочь моей матери.

– Давай не будет об этом. Не сейчас.

– Нет уж. Скажи.

Он вздыхает. Я легонько пихаю его в бок:

– Я хочу знать. Хоть это скажи.