Хрупкие вещи. Истории и чудеса

– Он тоже беспризорный, только ему было где переночевать. Хороший мальчик. Приехал стопом из Лос-Анджелеса. Хотел, чтоб его оставили в покое, – чуток курить траву, слушать кассеты «Дорз», изучать магию хаоса и читать полное собрание работ Алистера Кроули. Ну и чтоб ему отсасывали иногда. Довольно безразлично, кто. Ясные глазки, пушистый хвост.

– Ой, смотри, – сказал я. – Кэмбл. Только что прошел мимо.

– Кэмбл?

– Мой друг.

– Продюсер? – Она улыбнулась, и я подумал: «Она знает. Она знает, что он соврал. Она знает, кто он».

Я оставил на столе двадцатку и десятку, и мы вышли, но Кэмбл уже исчез.

– Я думал, он с твоей сестрой, – сказал я.

– Нету сестры, – отозвалась она. – Нет сестры. Только я. Я одна.

Мы свернули за угол и попали в шумную толпу туристов – словно штормовая волна обрушилась на берег. Потом она схлынула, и остались только двое. Молоденькая девушка блевала над канализационным стоком, а рядом, нервно переминаясь, стоял молодой человек – он держал ее сумочку и пластиковый стаканчик с бухлом.

Я повернулся к женщине с красной лентой, но ее нигде не было. Я пожалел, что не запомнил, как ее зовут и как называется бар, где мы познакомились.

Я собирался уехать ночью, по шоссе на запад до Хьюстона, а потом в Мексику, но я страшно устал и был пьян на две трети, так что вернулся в отель и наутро все еще был в «Мариотте». Вчерашняя одежда пропахла духами и гнилью.

Я натянул футболку и брюки, спустился в сувенирную лавку при отеле и купил еще пару футболок и шорты. Высокая женщина, та, что без велосипеда, покупала там «алказельцер».

Она сказала:

– Ваш доклад перенесли. Начало минут через двадцать, в зале Одюбона. Почистили бы вы зубы. Друзья вам такого не скажут, но я вас почти не знаю, мистер Эндертон, мне нетрудно.

Я купил еще пасту и походную зубную щетку. Меня беспокоило, что я обрастаю вещами. Мне казалось, от них нужно избавляться. Стать прозрачным, лишиться всего.

Я поднялся в номер, почистил зубы, надел футболку с эмблемой Джазового фестиваля. А потом – то ли не было выбора, то ли я был обречен совещаться, консультироваться и прочим манером якшаться, то ли уверен, что Кэмбл придет, а мне хотелось с ним попрощаться, – я взял распечатку доклада и пошел в зал Одюбона, где меня ждали человек пятнадцать. Кэмбла среди них не было.

Я вовсе не боялся. Сказал всем «привет» и воззрился на первую страницу.

Доклад начинался еще одной цитатой из Зоры Нил Хёрстон:

«Появляются слухи о взрослых зомби, что выходят ночной порой и творят зло. И о девочках-зомби, которых хозяева посылают бродить по домам в предрассветный час и продавать жареный кофе. Пока не взошло солнце, их крики “Café grille” раздаются из сумрачных углов, и видит этих девочек лишь тот, кто, пожелав купить кофе, зовет продавщицу к себе на порог. Тогда мертвая девочка становится видимой и поднимается на крыльцо».

Дальше шел текст самого Эндертона с цитатами из современников Хёрстон, выдержками из старых интервью с гаитянами еще старше, и авторская мысль, насколько я понимал, скакала от вывода к выводу, превращая фантазии в догадки и предположения, а затем вплетая их в факты.

Где-то посреди доклада вошла Маргарет, высокая женщина без велосипеда, и уставилась на меня. Я подумал: «Она знает, что я – не он. Она все знает». Но я продолжал читать. А что мне оставалось?

В конце я спросил, есть ли вопросы.

Кто-то спросил об исследовательских методах Зоры Нил Хёрстон. Я ответил, что это очень дельный вопрос и что он подробнейшим образом рассмотрен в моей текущей работе, а доклад – по сути, лишь выдержки из нее.

Невысокая толстушка встала и объявила, что девочек-зомби быть не может: порошки и снадобья зомби подавляют волю, вгоняя в транс наподобие смерти, но все это работает лишь при условии, что человек искренне верит, что он уже мертв и лишен воли. Разве можно заставить четырех-пятилетнего ребенка в такое поверить? Нет. Кофейные девочки – городская легенда, как индийский трюк с веревкой.

Лично я был полностью с ней согласен, но кивнул и сказал, что ее доводы красноречивы и логичны. И что с моей точки зрения – строго антропологической, я надеюсь, – нам важно не то, во что легче поверить, но истина.

Все зааплодировали, а после выступления ко мне подошел бородатый дяденька и попросил копию доклада, чтобы напечатать его в антропологическом журнале, где он редактор. Все-таки я правильно сделал, решив ехать в Новый Орлеан, подумал я: отсутствие Эндертона на конференции никак не скажется на его карьере.

Толстушка, чье имя Шанель Грейвли-Кинг значилось на бейджике, поджидала меня у двери. Она сказала: