Хрупкие вещи. Истории и чудеса

– Мне очень понравился ваш доклад. Я бы не хотела, чтоб у вас сложилось другое впечатление.

Кэмбл на свой доклад не явился. Его больше никто никогда не видел.

Маргарет представила меня какому-то человеку из Нью-Йорка и упомянула, что Зора Нил Хёрстон помогала Фицджеральду в работе над «Великим Гэтсби». Человек из Нью-Йорка сказал, что да, это теперь все знают. Я боялся, что Маргарет вызовет полицию, но она была вполне дружелюбна. Меня уже потряхивало. Я пожалел, что выкинул мобильный телефон.

Мы с Шанель Грейвли-Кинг рано поужинали в гостинице. В самом начале я попросил: «Давай не будем о делах», – и она согласилась, что только зануды говорят о делах за ужином, так что мы говорили о рок-группах, которых слушали живьем, о выдуманных способах замедлить разложение трупов и о сожительнице Шанель, которая была старше нее и владела рестораном, а потом мы пошли ко мне в номер. Шанель пахла жасмином и детской присыпкой, и ее голая кожа липла к моей.

За два часа я использовал два из трех презервативов. Когда я вернулся из душа, она спала, и я прилег рядом. Я вспомнил слова, которые Эндертон написал на обороте страницы из своего доклада, и хотел их перечитать, но заснул подле мягкой женщины, от которой пахло жасмином.

Мне что-то снилось, и в первом часу ночи я проснулся, а в темноте шептал женский голос:

– Ну, и он приехал со своими кассетами «Дорз», книгами Кроули и рукописным каталогом адресов тайных сайтов по магии хаоса, и все было хорошо, у него даже появились ученики, такие же неприкаянные беглецы, и у него отсасывали, когда ему приходила охота, и жизнь была прекрасна… А потом он поверил своим выдумкам. Поверил, что он настоящий. Что он крут. Решил, что он большой страшный тигр, а не котенок. И вот он откопал… одну вещь… которую хотел кто-то другой… Он думал, эта вещь будет его хранить. Глупенький. Как-то ночью он сидел на Джексон-сквер и беседовал с гадалками, рассказывал им про Джима Моррисона и про каббалу, а кто-то подошел сзади и тронул его за плечо, и мальчик обернулся, и ему дунули в лицо порошком, и он вдохнул… Но не всё. И вот он хочет что-то сделать, но чувствует, что ничего не сделаешь, потому что его парализовало, в порошке намешаны рыба фугу, жабья кожа, измельченные кости и еще много чего, и он все это вдохнул… Кто-то вызвал «Скорую», но в больнице ему не особо помогли, решили, что он наркоман и бродяга, а назавтра он уже снова двигался, хотя разговаривать смог только три дня спустя… Беда в том, что он подсел на порошок. Хочет еще и еще. Знает, что в порошке зомби кроется великая тайна и он ее почти раскрыл. Говорят, в порошок подмешали героин или еще какую дрянь, но в этом не было необходимости. Он подсел плотно… Ему сказали, что порошок не продается. Но если он будет выполнять кое-какую работу, ему дадут порошок – курить, или нюхать, или втирать в десны, или глотать. Иногда ему поручали грязную работу, за которую никто не брался. Иногда просто унижали его – может, заставляли есть собачье дерьмо из канавы. Может, убивать. Что угодно, только не умереть. Он совсем высох, кожа да кости. За порошок зомби делает все… И по-прежнему той частицей сознания, где пока живет он сам, он думает, что никакой не зомби. Что он еще не умер, не переступил порог. Только он переступил его давным-давно.

Я протянул руку и прикоснулся к ней. Ее тело было упругим, и гибким, и стройным, а ее груди мог бы написать Гоген. В темноте губы ее были мягки и податливы под моими губами.

Люди не просто так появляются в нашей жизни.

4. «НЕБОСЬ ЭТИ ЛЮДИ ЗНАЮТ, КТО МЫ, – ОНИ ПОЙМУТ, ЧТО МЫ ЗДЕСЬ»

Когда я проснулся, было еще темно, а в номере тихо. Я включил свет, ожидая увидеть красную ленту на подушке, или белую, или серебряный мышиный череп, но не увидел ничего, ни единого подтверждения тому, что этой ночью я спал не один.

Я вылез из постели, раздвинул шторы, выглянул в окно. На востоке небо уже серело.

Я подумал, что надо ехать на юг, бежать дальше, дальше притворяться, что я жив. Но было поздно – теперь я это понимал. В конце концов, двери между мертвым и живым открываются и туда и сюда.

Дальше дороги нет.

Кто-то тихонько постучал в дверь. Я натянул брюки, футболку, в которой уехал из дома, и босиком пошел открывать.

За дверью меня дожидалась кофейная девочка.

За дверью все было подернуто светом, безбрежным, чудесным предрассветным свечением, и я слышал, как в утренней дымке щебечут птицы. Дом стоял на холме, по ту сторону улицы – какие-то лачуги. Туман стелился по земле, завиваясь, как в старых черно-белых фильмах, но он рассеется еще до полудня.

Девочка была худенькой и очень маленькой; лет шести, не больше. Глаза подернуты пленкой, похожей на катаракту, а кожа, прежде коричневая, теперь была бледно-серой. Белую чашку с эмблемой отеля она бережно держала за ручку и ладошкой подпирала блюдце. В чашке дымилась жидкость цвета грязи.

Я взял чашку и отпил. Кофе был очень горек и горяч, и я окончательно проснулся.

– Спасибо, – сказал я.

Кто-то где-то звал меня по имени.