Хрупкие вещи. Истории и чудеса

Пока я допивал, девочка терпеливо ждала. Я поставил пустую чашку на ковер и коснулся девочкиного плеча.

Она растопырила серые пальчики и взяла меня за руку. Она знала, что теперь мы вдвоем. Куда бы мы теперь ни шли, мы идем вместе.

Я вспомнил, что́ мне однажды сказали – хотя не вспомнил, кто.

– Все хорошо. Каждый день – свежемолотый, – сказал я девочке.

Ее лицо не изменилось, но она кивнула, как будто услышала, и нетерпеливо дернула меня за руку. Она крепко сжала мою ладонь очень холодными пальцами, и наконец мы зашагали в дымчатый рассвет.

Другие люди

Other People. © Перевод Т. Покидаевой, 2007.

– Время здесь текуче, – сказал бес.

Человек с первого взгляда понял, что это бес. И понял, что здесь Ад. Ну а что еще это может быть.

Комната напоминала длинный коридор, и бес ждал у дальней стены, рядом с дымящейся жаровней. На серых каменных стенах висели предметы, которые, пожалуй, не стоит рассматривать вблизи, – это немудро и не внушает оптимизма. Потолок низко нависал, пол был до странности иллюзорен.

– Подойди ближе, – сказал бес, и человек подошел.

Бес был тощ и абсолютно гол. Все тело его покрывали глубокие шрамы, и, похоже, когда-то давно с него пытались содрать кожу. Ни ушей, ни признаков пола. У него были тонкие губы аскета и бесовские глаза: они видели много всего и зашли чересчур далеко – под их взглядом человек чувствовал себя ничтожнее мухи.

– И что теперь? – спросил он.

– Теперь, – сказал бес, и в голосе его не было ни печали, ни удовольствия, только страшное безжизненное смирение, – тебя будут мучить.

– Долго?

Но бес не ответил, лишь покачал головой. Он прошел вдоль стены, разглядывая инструментарий на крюках. В дальнем углу, у закрытой двери, висела «кошка-девятихвостка» из колючей проволоки. Бес благоговейно снял плеть со стены трехпалой рукой и вернулся к жаровне. Положил плеть на горячие угли и стал смотреть, как нагреваются хвосты.

– Это бесчеловечно.

– Ага.

Кончики плети уже накалились мертвым оранжевым блеском.

Замахнувшись для первого удара, бес сказал так:

– Со временем даже это мгновение станет нежным воспоминанием.

– Врешь.

– Нет, не вру, – произнес бес. – Потом, – прибавил он за миг до того, как опустил руку с плетью, – будет хуже.

Хвосты вонзились в спину с шипением и треском, разорвали дорогую одежду – обожгли, раскромсали, рассекли плоть, и человек закричал. Не в последний раз.

На стенах висело двести одиннадцать орудий пытки, и со временем он испытал на себе все до единого.

А когда наконец «Дочь Лазаря», которую он познал интимнейшим образом, была очищена от крови и водворена обратно на стену, на свое двести одиннадцатое место, человек прошептал разбитыми губами:

– И что теперь?

– Теперь, – сказал бес, – будет по-настоящему больно.

И было так.

Все, что сделал человек, – все, чего делать не стоило. Каждый обман – каждая ложь себе и другим. Каждая мелкая боль – и каждая большая боль. Все это вытянули из него, дюйм за дюймом, подробность за подробностью. Бес содрал все покровы забывчивости, ободрал всё до самой правдивой правды – и это было больнее всего.

– Скажи, что ты подумал, когда она вышла за дверь, – велел бес.

– Я подумал: «Мое сердце разбито».

– Нет, – сказал бес без ненависти, – ты подумал не это. – Он смотрел на человека равнодушно, и тот поневоле отвел взгляд.

– Я подумал: «Теперь она никогда не узнает, что я спал с ее сестрой».

Бес разодрал его жизнь на куски, на минуты, на страшные секунды. Это длилось сто лет или, может, тысячу – у них в этой серой комнате была целая вечность, – и под конец человек осознал, что бес не обманул. Муки плоти были добрее.

И это тоже закончилось.

И едва закончилось, опять началось по новой. Теперь пришло знание о себе, которого не было в первый раз, и от этого стало гораздо хуже.

Теперь человек говорил и ненавидел себя. Никакой лжи, никаких ухищрений и отговорок, не было места ни для чего, кроме боли и ярости.

Он говорил. Он больше не плакал. А закончив тысячу лет спустя, взмолился лишь об одном: пускай бес подойдет к стене и возьмет нож для свежевания, или железный кляп, или тиски.

– Еще раз, – сказал бес.

Человек закричал. Он кричал долго.

– Еще раз, – сказал бес, когда человек замолчал. Словно до этого не было сказано ничего.

Как будто чистишь лук. На сей раз, проживая свою жизнь опять, человек узнал о результатах своих поступков – поступков, которые совершал вслепую, не задумываясь о последствиях; о том, сколько боли принес он в мир – сколько вреда причинил людям, которых даже не знал, не встречал, не видел. Пока что это был самый тяжелый урок.

– Еще раз, – сказал бес тысячу лет спустя.

Человек сидел, скорчившись, на полу возле жаровни. Он легонько покачивался, закрыв глаза, и рассказывал историю своей жизни, и переживал ее снова, пока говорил, от рождения до смерти, ничего не меняя, ни о чем не умалчивая, глядя правде в глаза. Он раскрыл свое сердце.

Закончив, он еще долго сидел с закрытыми глазами, ждал, когда голос скажет: «Еще раз», – но ему ничего не сказали. Человек открыл глаза.

Он медленно поднялся на ноги. Он был один.