Хрупкие вещи. Истории и чудеса

Его клетчатый костюм кричал еще громче, если такое возможно, чем во вторник. Он отдал мне темно-желтый конверт, набитый компьютерными распечатками: эдакий самопальный разговорник, шагинаи-английский. «Ты голоден?» «Пора мыться». «Открой рот». Все, что может пригодиться мистеру Элису.

Я убрал конверт в карман макинтоша.

– Хотите город поглядеть? – спросил я, и профессор Маклеод ответил, что всегда приятно погулять по городу с местным.

– Эта работа – филологический курьез и лингвистическое наслаждение, – сказал Маклеод, когда мы шли по набережной Виктории. – У языка шагинаи много общего с арамейским и с угро-финской группой. На этом языке мог бы говорить Христос, реши он составить послание первобытным эстонцам. И к тому же очень мало заимствованных слов. У меня есть теория, что им в свое время, вероятно, не раз и не два приходилось внезапно бежать. Мой гонорар при вас?

Я кивнул. Достал из кармана пиджака старый бумажник телячьей кожи, а оттуда яркую картонку.

– Вот и он.

Мы подходили к мосту Блэкфрайарз.

– Настоящий?

– Конечно. Государственная лотерея Нью-Йорка. Билет вы купили ни с того ни с сего в аэропорту перед вылетом в Англию. Результаты огласят в субботу вечером. Неплохая неделька. Уже больше двадцати миллионов долларов.

Он убрал лотерейный билет в бумажник, черный и блестящий, вздувшийся от пластика, а бумажник – во внутренний карман пиджака. Его руки то и дело тянулись к карману, оглаживали его – профессор рассеянно проверял, на месте ли сокровище. Великолепная добыча для любого карманника, который пожелал бы узнать, где этот лох держит ценные вещи.

– За это надо выпить, – возвестил Маклеод.

Я согласился, что да, надо, но заметил, что такой день – солнце сияет, с моря свежий бриз – жалко терять в пабе. Так что мы отправились в винный. Я купил ему бутылку «Столичной», пакет с апельсиновым соком и пластиковый стаканчик, а себе пару банок «гиннесса».

– Дело в мужчинах, понимаете, – сказал профессор. Мы сидели на деревянной скамейке, глядя на Южный берег по ту сторону Темзы. – Очевидно, их не так много. Один-два на поколение. Сокровище шагинаи. Женщины – хранительницы мужчин. Вскармливают их, лелеют, берегут от зла. Говорят, Александр Македонский купил себе любовника у шагинаи. И Тиберий тоже, и по меньшей мере два Папы Римских. По слухам, такой был у Екатерины Великой, но, по-моему, это враки.

А я-то думал, сказал я, что шагинаи – это из области сказок:

– Ну, то есть вы вдумайтесь. Целая раса, чье единственное достояние – красота их мужчин. И раз в столетие они продают одного мужчину за сумму, которой хватит, чтобы племя протянуло еще сотню лет. – Я отхлебнул «гиннесса». – Как по-вашему, женщины в том доме – это все племя?

– Сильно сомневаюсь.

Он долил в пластиковый стакан водки, плеснул еще сока и отсалютовал мне.

– Мистер Элис, – сказал Маклеод, – он, наверное, очень богат.

– Не бедствует.

– Я натурал, – Маклеод был пьянее, чем думал, на лбу у него проступили капли пота, – но я трахнул бы мальчишку на месте. Ничего красивее в жизни не видал.

– Он, пожалуй, ничего.

– Вы бы его не трахнули?

– Не в моем вкусе, – отозвался я.

По дороге за нами проехало черное такси; оранжевый огонек «свободно» отключен, хотя на заднем сиденье никого не было.

– А кто же тогда в вашем вкусе? – спросил профессор Маклеод.

– Маленькие девочки, – ответил я.

Он сглотнул.

– Насколько маленькие?

– Лет девять. Десять. Может, одиннадцать или двенадцать. Как только у них отрастает грудь и волосы на лобке, у меня уже не встает. Не заводит меня.

Он поглядел на меня так, будто я сказал, что мне нравится трахать дохлых собак. Некоторое время он молчал, только пил свою «Столичную».

– Знаете, – наконец сказал он, – там, откуда я приехал, эти вещи противозаконны.

– Ну, здесь такое тоже не сильно любят.

– Мне, пожалуй, надо бы уже в отель, – сказал он.

Из-за угла вывернула черная машина – оранжевый огонек на этот раз светился. Я ей махнул, помог профессору Маклеоду сесть назад. Это было наше Особое Такси, у нас такие водятся. Из тех, в которые садишься и больше уже не выходишь.

– В «Савой», пожалуйста. – сказал я таксисту.

– Слуш’юсь, начальник, – отозвался он и увез профессора Маклеода.

Мистер Элис хорошо заботился о мальчике шагинаи. Как ни приду на совещание или инструктаж, мальчик сидит у ног мистера Элиса, а тот накручивает на палец и гладит его черные кудри. Они обожали друг друга, сразу видать. Глупо, слащаво и, должен признать, даже для меня, бессердечного ублюдка, трогательно.

Иногда ночами мне снились женщины шагинаи, эта ходячая мертвечина, человеческие летучие мыши, они били крылами и устраивались по насестам в огромном гниющем старом доме, что был одновременно Историей Человечества и «Приютом святого Андрея». Взмахивая крылами, некоторые взмывали па́рами, унося в когтях мужчин. А мужчины сияли, как солнца, и лица их были так прекрасны, что не взглянешь.

Я ненавидел эти сны. Такой сон – и потом весь день к чертям собачьим, точно как в аптеке.

Самый красивый человек на земле, Сокровище шагинаи, протянул восемь месяцев. А потом подхватил грипп.