Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

Между тем, вернувшись из поездки в Америку, Н.С.Хрущёв продолжил «игру мускулами» и уже 6 октября 1959 года открыто заявил, что Москва «опережает все другие страны в производстве ракет». Затем до конца года он ещё трижды утверждал, что «в настоящее время мы накопили такое количество ракет, такое количество атомных и водородных боеголовок, что если они нападут на нас, то мы сотрём с земли всех наших потенциальных противников»[758]. Более того, в своём последнем заявлении, произнесённом в Будапеште 1 декабря 1959 года, он вновь стал угрожать подписанием сепаратного мирного договора с ГДР и сделал ряд грубых личных выпадов в адрес К. Аденауэра.

В середине января 1960 года, заявив о том, что Советский Союз «на несколько лет опережает другие страны в создании и производстве межконтинентальных баллистических ракет», Н.С.Хрущёв бравурно объявил о самом масштабном сокращении советских Вооружённых сил на 1.200.000 человек. Хотя уже тогда зарубежной разведке, в том числе благодаря вербовке О.А. Пеньковского, было очевидно, что советский лидер просто блефует, поскольку на конец 1959 года в арсенале США было 15.468 ядерных зарядов, а в арсенале СССР — всего 1.060[759]. В том же январе 1960 года в Берлине прошла встреча нового советского посла в ГДР М. Г. Первухина и заместителя министра иностранных дел В.С. Семёнова с лидером СЕПГ В.Ульбрихтом, уже давно находящемся в алармистском состоянии. Своим собеседникам он прямо заявил, что боннское правительство в любой момент может пойти на военную провокацию, в частности бомбардировку Дрездена и Лейпцига тактическими ракетами, и в этой ситуации правительству его страны ничего не остаётся, как нанести ответный удар по Бонну. Эта угроза произвела сильное впечатление на них, о чём они немедленно сообщили в Москву. Однако Н.С.Хрущёв промолчал, так как готовился к Парижской встрече в верхах и к ответному визиту президента Д. Эйзенхауэра в Москву, о чём договорился с ним ещё во время своего визита в США[760].

Но Парижская конференция, на которую 17 мая 1960 года в гости к президенту Франции Шарлю де Голлю прибыли Н.С.Хрущёв, Д. Эйзенхауэр и Г. Макмиллан, едва начавшись, была сразу сорвана, так как глава советского правительства потребовал от президента США принести ему публичные извинения за то, что американские самолёты-разведчики постоянно и нагло нарушают воздушное пространство СССР. Однако американский президент, которого совершенно неожиданно поддержал его французский коллега, невзирая на абсолютно очевидные доказательства вины американской стороны, в том числе только что сбитый над Уралом советскими ракетами ЗРК С-75 самолёт-шпион U-2, пилотируемый Ф.Пауэрсом, отказалась это сделать, и Н.С.Хрущёв покинул конференцию. Причём, как уверяет известный французский советолог М.Татю[761], этот демарш советского руководителя произошёл вопреки его личному желанию, под сильным давлением членов советской делегации, в том числе министров иностранных дел и обороны А. А. Громыко и Р.Я.Малиновского. Хотя и сам Н.С.Хрущёв был немало удивлён странной позиции президента Ш. де Голля, в гостях у которого с официальным визитом он был только два месяца назад, в конце марта 1960 года. Тогда французский президент всячески уверял советского гостя в своём горячем желании «отстоять французский суверенитет» от излишних посягательств Вашингтона, а теперь же поддержал его. Между тем буквально через две недели после отъезда из Парижа маршал Р.Я. Малиновский заявил, что если полёты американских самолётов-шпионов над советской территорией будут продолжены, то Советский Союз не только будет их уничтожать, но и нанесёт «сокрушающий удар по базам, с которых они вылетают».

Тем временем летом 1960 года в США разгорелась предвыборная гонка за пост нового президента, которая несколько оттеснила события вокруг Берлина на второй план, хотя Бонн и Берлин время от времени продолжали обмениваться взаимными претензиями и угрозами. В этой ситуации Н.С.Хрущёв вновь занял выжидательную позицию, но уже в начале января 1961 года в одном из своих выступлений, посвящённом «природе современных войн», он вновь заявил о готовности Москвы подписать сепаратный мирный договор с ГДР[762]. Это выступление советского лидера произвело сильное впечатление на нового президента США Джона Фицджеральда Кеннеди, который воспринял её как программное изложение основных целей «советской глобальной политики» и специально посвятил отдельное заседание Совета национальной безопасности (СНБ) США её обсуждению.