Хрущёвская слякоть. Советская держава в 1953–1964 годах

После смерти И.В. Сталина, когда во главе союзного правительство встал Г.М.Маленков, бывший рьяным сторонником ограничения прав и полномочий партийного аппарата, вновь возникла реальная угроза потери им абсолютной и бесконтрольной власти. 26 мая и 13 июня 1953 года эта угроза стала реальностью, когда в соответствии со строго секретными Постановлениями Совета Министров СССР вся верхушка партфункционеров лишилась главной своей привилегии — так называемых «конвертов»[359]. По реальной зарплате их поставили на порядок, а то и два ниже всех тех, кто прежде соответствовал им в должностной иерархии, то есть союзных и республиканских министров и председателей исполкомов всех уровней.

Однако на сей раз ответная реакция последовала незамедлительно, и уже в августе 1953 года за счёт партийной кассы Н.С.Хрущёв не только восстановил «конверты», но также увеличил их размер и выплатил всю «неустойку» за три летних месяца. Кстати, это обстоятельство и позволило ему столь быстро и легко стать Первым секретарём ЦК без какой-либо мотивировки воссоздания этого поста и на безальтернативной основе.

Решающим шагом к возвращению партийного аппарата к полноценной власти явилась отставка Г.М.Маленкова с поста главы союзного правительства. А дальше всё стало лишь вопросом времени и техники. И этот «звёздный час» пришёлся на XX съезд, когда на официальном уровне было закреплено особое положение партаппарата как практически единственной и реальной властной структуры, а самой партии как «руководящей и направляющей силы» всего советского общества. Не случайно в решениях XX съезда было осуждено «нелепое противопоставление партийно-политической и хозяйственной деятельности», а в партийный Устав внесён ряд изменений, в том числе об увеличении числа секретарей ЦК. Именно в этом, как считают А.В.Пыжиков и Ю.Н.Жуков, и кроется истинный смысл XX съезда. А необходимость скрыть всю эту «перетряску власти», а также отход от политики разрядки и возврат к милитаризации советской экономики и вынудили Н.С.Хрущёва и Ко отвлечь делегатов съезда от реальных событий и сосредоточить их внимание «на кровавом прошлом» путём зачтения закрытого доклада «О культе личности и его последствиях».

В прениях по докладам Н.С.Хрущёва и Н.А.Булганина выступили 85 делегатов съезда, и почти каждый из них, ссылаясь на «ленинские принципы», говорил о «коллективном руководстве» и важности его сохранения. Однако вопрос о «культе личности» как таковом (в «теоретическом» аспекте) прозвучал всего в нескольких выступлениях, в частности В.М.Молотова, Г.М.Маленкова, А.И.Микояна, Л.М.Кагановича, М.А.Суслова, А.Б.Аристова, А.Д.Дания-лова и А.М. Панкратовой. Непосредственно же «культу личности» усопшего вождя, причём без упоминания его имени, уделили внимание только М.А. Суслов и особенно А.И.Микоян, речь которого отличалась наибольшей антисталинской направленностью, поскольку именно он впервые поставил под сомнение теоретические взгляды И.В. Сталина, раскритиковав две его самые известные работы — напрямую «Краткий курс истории ВКП(б)» и опосредованно «Экономические проблемы социализма в СССР».

По мнению ряда историков (А. В. Пыжиков[360]), микояновский «наезд» на сталинское теоретическое наследие был вовсе неслучаен. Дело в том, что все хрущёвские новации, в том числе в партийно-государственном строительстве, в аграрной сфере и на международной арене, никоим образом не вписывались в «сталинские теоретические каноны». В силу этих причин сохранение имени И.В. Сталина в пантеоне классиков марксизма-ленинизма создавало лично для Н.С.Хрущёва реальную угрозу того, что с помощью тогдашних теоретических воззрений бывшие сталинские соратники, сохранявшие своё влияние и вес в Президиуме ЦК и в Президиуме Совета Министров СССР, могли без особых усилий доказать теоретическую ущербность любой хрущёвской инновации. Не случайно позднее сам А.И. Микоян особо отмечал, что «идейное значение XX съезда» формировалось путём «пересмотра определённых идеологических установок».