Хрустальная колыбель

— Исчезнуть — это одно желание, а домой — совсем уж второе. А нимфа тебе обещала только одно.

— Так ведь я и не исчез.

Солнце поднялось уже высоко, и тень от повозки, в которой они сидели, сделавшись совсем маленькой, медленно, но верно уползала под настил, приделанный к колёсам. И вдруг Ойван почувствовал странный запах, который иногда встречается на болотах. Он повертел головой, стараясь понять, откуда он исходит, и заметил, что под повозкой растекается чёрное маслянистое пятно. Густая чёрная жижа капала с оси.

— Эй, Служитель! Смотри-ка, что за гадость. — Он поднялся и, зажимая нос, на пару шагов удалился от повозки. Вслед за ним встали и все остальные.

— Значит, говоришь, колёса скрипели? — Герант поддерживал Юма, который ещё нетвёрдо стоял на ногах.

— Скрипели. Да я чуть с ума не сошёл от их визга. — Чувствовалось, что из всех воспоминаний последних дней это для него — самое тяжкое.

— А теперь смотри, во что превратилась твоя щепоть Небытия. — Герант указал на смрадную лужу, которая растекалась всё шире. — Пока ехали, эта гадость превращалась в отсутствие скрипа, а как остановились, ей деваться стало некуда.

— Теперь, значит, надо эту повозку всё время гонять туда-сюда? — спросил Ойван, которому вдруг стало не по себе. — А то вот эта дрянь весь мир зальёт?

— Не зальёт. — Герант уже вёл Юма к ближайшему дереву, чтобы тот мог стоять, ухватившись за ветку. — Оно исчезнет, как только Юм забудет об этом скрипе и о своём желании.

— Чем сильнее стараешься забыть, тем сильнее воспоминание, — повторил Юм фразу, давным-давно сказанную книжником Ионом.

— Нет, мой мальчик… Чтобы стараться что-то забыть, у тебя просто не будет времени. — Герант прислонил Юма к дереву. — Ойван!

— Ну, я Ойван, — отозвался охотник.

— У тебя есть запасная одежда?

— Ну, есть. Я уже достал. Ему в самый раз будет.

— Вот и помоги ему переодеться, и побыстрее. Уходить нам отсюда надо.

Никто не стал задавать вопросов, только Пров, завязывая седельную сумку, что-то недовольно бормотал себе под нос. Герант помог Юму взобраться в седло того коня, на котором до сих пор ехал Ойван, а тот продолжил путь на кобыле, которую выпрягли из повозки. Ойван заявил, что ему всё равно, есть седло или нет седла.

Они проехали всего пару лиг, когда впереди расстелилась широкая полоса вспаханной земли, и перед ней возвышался серый камень в человеческий рост. «Холм-Эст. Суверенное владение лордов Халлаков». Последнее слово выбитой на камне надписи было едва разборчиво. Кто-то уже постарался стесать родовое имя Халлаков, но еще не успел выбить на его месте новое.

Глава 3

Если бы всех безумцев вовремя остановили, летописцы остались бы без работы, да и нам было бы не о чем вспомнить на добром пиру.

Из изречений Фертина Дронта, лорда Холм-Гранта

«…но в одном ты ошибся. Только в одном, Хаффиз-аб-Асса… Пытаясь подчинить себе кого-то из Избранных, ты наживаешь себе врага».

— Значит, повинуясь кому-то из Избранных, обретаешь друга?

«Не смеши меня, мой червячок. Ты ведь не думаешь так на самом деле».

— Я вообще никогда не думаю. Мои мысли рождаются, словно желания, — сами собой. Я лишь пользуюсь их плодам.

«Не умничай! Мне плевать и на твои мысли, и на твои желания!»

— Крошка, но если я тебя выпущу из твоей скорлупы просто так, мне ведь не стоит рассчитывать на твою бескорыстную благодарность.

Гейра умолкла, и сумрачное пространство опочивальни на мгновение заполнилось её гневом, бессильным, холодным и яростным. Она попыталась дёрнуться, но умело выстроенная сеть из алых светящихся знаков зеркального письма продолжала сковывать её движения, не давая разрушить мраморную коросту. Лишь правая рука прекрасного изваяния покрылась сетью мелких трещинок. Когда Гейра действительно оживёт, они превратятся в кровоточащие ранки, и это будет ей первым наказанием за ту брезгливость, которая нарисовалась на её прелестном личике, как только ожили эти бездонные тёмно-зелёные глаза.

«Ты ещё не сказал, чего тебе от меня надо…»

— Вот это другой разговор. — Хаффиз легко встал из кресла, в котором только что сидел, развалившись, и почтительно поклонился прекрасной пленнице. — Ты сама знаешь, что, выпустив тебя, я подвергнусь некоторой опасности. Но чтобы этого не случилось, мне нужно знать и уметь всё, что знаешь и умеешь ты. И даже больше. Открой мне свой разум, а когда я немножко в нём покопаюсь, ты будешь свободна.

«Ты слишком много просишь, мой червячок. Лучше тебе этого не хотеть — там может оказаться много такого, чего не выдержит твоя мелкая душонка».