Хрустальное яблоко. Книга 3

   Я представил себе, что стоит за этими словами - и меня полностью, без остатка, затопил страх. Страх такой силы, что я перестал ощущать тело. Была колышущаяся темнота и маленькая искорка, которая вот-вот погаснет - я. Я?! Я!!! Я не хочу! Я не хочу! Я не стану! Зачем я здесь?! Я мог ещё год! Я год ещё мог!!! Ещё год жить! Вечность! Год!

   Я!

   НЕ!!

   ХОЧУ!!!

   Дайте мне жиииить!!!

   Говорят, что подростки не представляют своей смерти. Так вот - это враньё. Я видел себя - лежащим в оплавленных развалинах, с развороченным черепом. В разбрызганном мозге копошились местные жучки. И это - ВСЁ?! И больше - НИЧЕГО?!

   ЗА-ЧЕМ?! Зачем всё это?! Империя?! Но меня не будет! Победа?! Я не увижу её! Родные, близкие?! А почему они должны умереть?! Мы не дворяне. Нас не тронут. Мы бы жили, как жили. Враньё. Ложь. Всё враньё, кроме того, что я сейчас должен будут встать и упасть лицом в горячую пыль. Мама!!! Я не хочу умирать!!! Враньё, всё враньё, никакого героизма, ничего нет - только моя смерть, сразу за этой вот линией развалин...

   В ушах бурлила, клокотала кровь. Казалось, что сейчас она польётся из глаз, из носа, из ушей... она и польётся, в меня попадёт - и я...

   ...Где-то в кровавом тумане прошёл наш комвзвода - лейтенант Марьянов. Он был старше нас на четыре года. Дворянин. Не потому, что офицер, и офицер не потому, что дворянин. Просто дворянин, и всё. Он встал чуть сбоку от нас, на стыке нашего и соседнего отделения, перекинул на грудь, поперёк неё, "абакан", положил на него руки и стал смотреть в небо. Как Танто когда-то - когда нажал кнопку сигналки...

   Сейчас отползти. Просто отползти в развалины. Спрятаться. Бросить всё оружие. Затаиться. Меня нет. Я та искорка, которая не хочет гаснуть. Меня слишком мало...

   "Летящий" сгорел в бою. Отец погиб. Я это уже знал. Мне сообщили на второй день высадки. Ему не будет стыдно, он мёртв... или...

   ...потом? Что потом? Наша победа? Я представил себе победу - просто слово, ПОБЕДА, огромное, сияющее - и на его фоне я на четвереньках выползал из развалин. Безоружный, весь в пыли, в крошке, трясущийся. Мерзкий до такой степени, что... Поражение? Ну и что? Меня точно такого же выволокут из развалин враги. И будут смеяться. Или просто презирать, если смеяться не умеют. Или даже этого не сделают - прикончат, и всё.

   Неужели я трус до такой степени, что не могу даже представить ничего больше своей жизни?

   Эта мысль была неожиданно спокойной и отчётливой. Если и правда самое главное для каждого - его жизнь... ну если это так и есть на самом деле... то значит, что я, что мой отец, что все-все-все жили неправильно. И он мне неправду говорил тогда...

   Про плен...

   ...Страшным был плен вообще. Любой. Те нормы, которые тщательно, иногда даже показушно, соблюдались в начале войны, были давно сметены двойным валом озверения. Сперва Чужие, перепуганные победами землян и разъярённые их непреклонным сопротивлением, стали отыгрываться на пленных. А через какое-то время и земляне, осатаневшие от того, в каком виде находили своих товарищей (и не только солдат, нет, если бы - женщин и детей...), практически догнали врага в жестокости.

   Правда - всё-таки лишь по отношению к пленным бойцам, да и то не всегда. И среди врагов далеко не все щеголяли жестокостью - многие тоже старались сберечь хотя бы остатки воинских кодексов, а кое-кто - скиутты, например - словно бы в укор даже нашим по-прежнему не поднимали рук на беззащитных. Да и мы, земляне, не раз удерживали своих союзников-перебежчиков от сведения древних и в общем-то справедливых счётов с Четырьмя Расами.

   Трусы же, вроде джаго, свирепствовали безумно. Они были жестоки к пленным и в начале-то войны, а уж теперь... Землян, попадавших к ним в руки, ждала неизбежная и кошмарная гибель - или наполненное изощрённым садизмом рабство, заставлявшее желать этой гибели. Было немало случаев, когда, чтобы не попасть к джаго, с собой кончали любыми доступными способами дети четырёх-пяти лет; даже их, не понимающих ещё, что такое смерть и жизнь, война научила, что нет страшнее плена у джаго.

   И всё-таки попасть к дайрисам было страшнее. С самого начала войны.