Хрустальный мальчик

– Я сюда теперь каждые каникулы езжу, – гордо заявила Анна, – мама не может мне отказывать, когда я плачу, а папа вообще никому отказать не в состоянии, поэтому он на маме и женился. Словом, Землерой, ты тут не скучай и не забывай меня, главное, потому что я ещё не раз вернусь, а если ты меня за это время забудешь…

– Ты смотри, чтобы сама меня не забыла, – грустно усмехнулся Землерой, – память людская так же коротка, как короток и век людской. Возьми с собой мой клубочек и каждый день, что мы в разлуке, разматывай понемногу: так ты меня точно не забудешь.

– Да мне не надо ничего разматывать, чтобы тебя помнить! – Анна сердито топнула ногой. – Как-то же я тебя за этот год не позабыла? С чего сейчас должна?

– Многого ты, Анна, не понимаешь, но и не надо тебе понимать: счастья от этого всё равно не заимеешь, – промолвил Землерой и покачал головой. – Ты всё-таки сделай, как я прошу, и всё у нас будет ладно. А ещё вот что хотел тебе дать… руку разомкни.

Теперь у Землероя была совсем холодная, даже скользкая какая-то, рука, и Анна вздрагивала невольно, когда он касался её. Она зажмурилась и отвернулась, когда их пальцы соприкоснулись, а потом Землерой осторожно сомкнул ей ладонь, и поднявшийся сердитый ветер бросил выбившиеся из причёски пряди ей в лицо.

Анна аккуратно разжала кулак.

– Эй! – воскликнула она. – Это же просто… жёлудь!

– Ничего тебе он не «просто», – насупился Землерой, – на свете ничего «простого» нету. Вот сразу видно, кто из нас девчонка и человек…

– Какие мы важные, – шутливо забурчала Анна.

– Это не простой жёлудь, это твой личный жёлудь, – наставническим тоном продолжал Землерой, – когда он у тебя в ладони лежит, он, как лампочка, тебя согревает. Он, как фонарик, освещает тебе путь. Он только у тебя в руках будет сверкать всеми цветами, что ты знаешь, и одной тебе он в руки и дастся. Вот, сама посмотри…

Жёлудь в ладони Анны вдруг дрогнул, словно бы его что-то сотрясло изнутри, и сквозь толстую кожуру пробилось нежно-оранжевое сияние, рассыпающееся на мельчайшие остроугольные искорки. Анна затаила дыхание и даже привстала на цыпочки. Жёлудь качнулся влево, качнулся вправо – и из оранжевого стал ярко-красным, цвета подола материнского платья, которое надевалось исключительно по торжественным случаям.

– Ух ты… – зачарованно пробормотала Анна и сомкнула ладонь.

Мягкое сияние широкими полосами пробивалось между её пальцев и озаряло ей всю руку вплоть до локтя. Но, стоило Землерою кончиком пальца коснуться кожуры, как свет померк, и жёлудь снова стал жёлудем – обыкновенным, крепким, чуть тронутым необычной для августа прохладцей.

– А ещё он так делать будет? – с надеждой прошептала Анна.

– Будет, – милостиво улыбнулся Землерой, – пока вы друг с другом наедине. Только смотри, не потеряй его… и возвращайся к зиме. Возвращайся пораньше.

– Как приеду, сразу к тебе побегу! – пламенно пообещала Анна и прижала кулак со спрятанным жёлудем к груди. – А ты тут смотри… не скучай… понял?

Землерой только протянул ей руку и мягко подтолкнул в плечо.

– Беги уже.

И всю долгую, холодную ливневую осень после этого разговора Анна с Землероем не виделась.

Не всё на свете вечно

Гордая хозяйка

Снова поют птицы. Снова весело солнцу и весело небу. Снова крутятся в сизовато-голубом мареве тонкие серо-жемчужные струйки облаков. Звенят, перекрещиваясь и переплетаясь, водные потоки и сливаются в один большой ручей, скачут на остроугольных камушках, скатываются вниз.

Кажется, что не прошло и дня с тех пор, как появился и разросся могучий лес на городской окраине, кажется, что с тех пор совершенно ничего не успело поменяться. Пока стоишь на опушке, подняв повыше голову, глядишь только ввысь и только на самовозрождающуюся, величественно неизменную и разнообразную природу, можно в это и поверить.

А потом, когда взор обращается к лесной границе и сталкивается с городком, всё меняется. Становится гораздо яснее для взора то, что было от него скрыто прежде – в том числе становятся видны и печати, которые оставило прошедшее время.

Ни пятьдесят, ни сорок лет назад городок не был таким большим, и тут не шумели так, как шумят на застольях призраки предков. В городке цокали копытами усталые лошади, бродили прямо по улицам покинутые коровы с ленточками и колокольчиками на мощных толстых шеях, и в городке, бывало, встречались даже целые огромные участки – остатки полей и огородов, – которые сторожили кособокие чучела. В городке было тихо, и лишь дети и юноши с девушками своими извечными криками и вознёй вносили странноватое оживление в местную застывшую жизнь.