Хрустальный сад

В коридоре было темно, где-то горела свеча. Гробовую тишину нарушал лишь шелест льняного платья горничной и шорох летучих мышей, копошившихся под потолком. Мы поднялись по лестнице с коваными перилами на второй этаж. Темнота. Лишь тусклый лунный свет пробивался сквозь узкое окно. Горничная постучала в дверь, совершенно незаметную во мраке ночи. Дверь медленно и бесшумно отворилась, и горничная подтолкнула Рива вперед. В свете одинокой свечи в массивном кованом подсвечнике все в комнате казалось пурпурно-оранжевым. За столом, в кресле с высокой спинкой сидел мужчина.

– Доброй ночи, господа, – улыбнулся он, обнажив маленькие клыки.

Он указал на кресла, стоявшие перед столом. Рив уселся в одно из них. Я остался стоять в стороне. Это был его звездный час. Я здесь только для наблюдения.

– Не присоединитесь ли вы к моей скромной трапезе? – мужчина взял со стола бокал с темной, похожей на вишневый сок жидкостью.

– Благодарим, но как-нибудь в другой раз, – отказался Рив. – Мы здесь по поручению Генриха Штайнберга, господин Гашпар.

– Я слышал о замыслах Штайнберга, – с видом истинного гурмана Гашпар отпил глоток из бокала. – Зря вы отказываетесь, – нотки сожаления прозвучали в его голосе. – Но знаете, что странно? – он подался вперед. – Вампиров изгнали из Ада.

– Теперь же мы хотим, чтобы вы вернулись. И заметьте, – Рив сделал ударение на последнем слове, – пока мы просим по-хорошему.

Я знал, что графу сейчас вспомнился разрушенный до основания, дымящийся особняк с обугленным трупом Эй Джи – одного из богатейших Лисов – застрявшим в печной трубе, вспомнился ему и бутерброд из дорогих лимузинов Кэша – главного бэра Европы – в его гостиной, и ночной заплыв гидрофобов в Атлантике.

– Вы не оставляете нам выбора, – медленно выговорил он, – Генрих Штайнберг ведет решительную политику. Или может ее ведет Вальтер Рит? – он прищурил глаза и взглянул на меня, – а может быть, вы? – он испытующе посмотрел на Рива.

– Согласитесь, главное не метод, главное результат, – Рив поднялся, – Мы больше не станем отрывать вас от ваших дел. Я рад, что мы смогли договориться, – он кивнул на прощание, и мы вышли из комнаты.

Когда мы отъехали от поместья на приличное расстояние, Рив шумно выдохнул, откинулся на спинку сидения и развязал галстук.

– Ты молодец, учишься, – подбодрил я его.

– Гашпар – крепкий орешек, – сказал он.

– Но он не дурак, противостоять всем силам Тьмы.

– Надеюсь, – Рив покачал головой, – иначе уничтожить его будет не просто.

37

В следующий раз я оказался в «Самуме» уже в начале лета. Была пятница, и я едва нашел свободный столик. Я посмотрел вокруг и глубоко вдохнул. У «Самума» был свой особый и неповторимый запах: дорогих сигар, дорогих духов, дорогих вин и дорогих блюд. Кажется, я начинал понемногу входить во вкус от того, что я был частью этого мира. Вскоре ко мне присоединился Рив. Он поздоровался и сел рядом. Он был слегка расстроен и чем-то озабочен. Рив достал планшет и стал что-то очень быстро писать. Какое-то время я наблюдал за ним, а потом спросил:

– Как дела?

– Не особо, – отмахнулся он, – несколько крупных исков против корпорации Штайнберга от людей. И один от Фемиды…

– От Фемиды, которая… – я показал пальцем вверх.

– Она самая, – Рив отложил планшет и потер лоб, – ума не приложу, как доказать ей, что мы не нарушаем закон. – Он побарабанил пальцами по столу.

– Рано или поздно это должно было произойти, – произнес я.

– Да! – воскликнул он, схватившись за голову. – Но лучше поздно, чем рано!

Он поставил локти на стол, запустил руки в волосы и начал покачиваться взад и вперед.

– Ты работаешь на износ, ты когда-нибудь вообще отдыхаешь? – спросил я, наблюдая за ним.

Он поднял голову и посмотрел на меня. Его взгляд был абсолютно бессмысленным.

– Естественно, к чему это? – спросил он после небольшой паузы.

– Выглядишь устало.

– Время такое, – он потер виски, – нам выпала большая честь представлять интересы Генриха Штайнберга.

– Штайнберг и его интересы никуда не денутся, – усмехнулся я. – А ты заработаешь инфаркт в свои двадцать сколько…

– Мне приятна твоя забота, – ответил он, и его голос звучал искренне, – но я на пороге величайшей карьеры и я не могу останавливаться сейчас, я должен. Не только ради себя, но и ради дяди Генри.

Ради дяди Генри. Такая наивная и милая преданность дяде Генри. Я хотел было отпустить парочку язвительных комментариев, но не стал. Настанет день, и он взглянет по другому на дядю Генри и на мир, который тот пытается строить или рушить. Смотря, с какой стороны посмотреть.

38

Вечернее солнце скрылось за горизонтом. В комнате стало темно и как-то сразу похолодало. Я лежал на диване, уставившись в потолок. Полгода я работал двадцать четыре часа семь дней в неделю и теперь чувствовал невероятную усталость. Я натянул плед на ноги и, потянувшись, повернулся на бок. Сегодня вечером мне не хотелось идти в «Самум».