Хрустальный сад

Чем больше я говорил, тем больше вытягивалось лицо Вырвидуба. Когда я закончил, он какое-то время обдумывал услышанное. Хмурил брови, прищуривал глаза, и в итоге произнес:

– Но это… – он запнулся, – это… – он не мог подобрать подходящего слова.

– Амбициозно, – подсказал я, – безумно, сложно…

– Невозможно! – воскликнул он.

Я усмехнулся.

– Воистину! Но разве это не стоит того, чтобы попытаться?

Он снова задумался.

– Еще вчера я едва знал о Генрихе Штайнберге, – сказал он, – а сегодня ты предлагаешь мне…

– Это коснется всех, если мы не остановим его.

Он поднялся и прошелся по комнате.

– Ты прав. Но Рейвен?

– Я беру его на себя, он предан Штайнбергу, но не опасен.

– Что ж, тогда…

– Ты не должен давать ответ прямо сейчас, – перебил я его, – подумай, а завтра мы поговорим.

– Хорошо, – он кивнул.

Я пожелал ему спокойной ночи и вернулся к себе. Рив громко храпел во сне. Намучался, бедняга. Я лег на свою кровать и сразу уснул.

41

Я проснулся рано утром. Постель Рива была аккуратно заправлена. Я сел на кровати и протер глаза. Еще бы пару часов поспать, но я поднялся и увидел на столе завтрак. Кувшин с молоком, рядом с ним глиняный чайник и что-то прикрытое белой льняной салфеткой. Я заглянул в чайник, в нем оказался горячий травяной чай, а под льняной салфеткой – горячие блины и булочки. От всего этого шел такой превосходный аромат, что я невольно облизнулся. Я взял блин и хотел уже откусить от него, когда увидел за окном Рива. Я вышел на улицу. Он стоял на крыльце, облокотившись на перила, и пил чай из глиняной кружки. Под крыльцом разноцветные куры клевали что-то в траве.

– Привет, – я подошел к нему и тоже облокотился на перила.

– Привет, – он посмотрел на меня. Невероятно, но уголки его губ слегка поднимались вверх. Рив улыбался!

– Я смотрю, тебе здесь понравилось, – сказал я.

Он слегка усмехнулся.

– Вчера я думал, что они хотят нас убить каким-то жестоким и изощренным способом, но сегодня проснулся, и у меня такое состояние, будто выспался первый раз в жизни.

– Свежий воздух и натуральная пища творят чудеса, – улыбнулся я.

– Воистину, как ты любишь говорить.

Внезапно его лицо стало серьезным.

– Они светлые, – тихо сказал он.

– Они язычники, Рив. Они не делят мир на темных и светлых. Они верят в силы природы. Они живут в согласии с ними. Они не верят в абсолютное добро и абсолютное зло… Так ведь мы тоже не верим на самом деле, но принято считать, что оно есть, – добавил я, помолчав.

– Для нас Генрих Штайнберг – воплощение абсолютного зла.

– Штайнберг – аргументированное зло, а не абсолютное. У него есть свои, вполне человеческие слабости. Он любит своих детей. Способно абсолютное зло на любовь?

– Думаю, нет, – покачал головой Рив. – Ну а мы с тобой? Мы его посланники на земле. Мы творим зло в его честь и от его имени.

– И?

– Я не знаю, – он опустил взгляд и посмотрел в кружку, которую все еще вертел в руках. – До сих пор мы встречались с отъявленными мерзавцами, которые выглядели как отъявленные мерзавцы и вели себя как отъявленные мерзавцы. С ними было легко. Легко быть таким же, как они, легко принимать решение – урезонить или уничтожить. Никаких сомнений, сожалений…

– А теперь ты сомневаешься в том, что Штайнберг прав?

Он нерешительно кивнул.

– Они откажутся пойти войной под нашим флагом, скорее, они пойдут войной против нас. И что делать? – он посмотрел на меня. – Уничтожить их, как всех остальных? Просто потому, что они не разделяют нашей идеологии? Просто потому, что они хотят мира? Мы же не монстры какие-то… Почему ты молчишь?

– Меня радует, что у тебя, наконец, начали открываться глаза. Мы не причиним им вреда, завтра уедем отсюда и оставим их в покое.

– Но как же Генрих? Он не примет объяснения, что нам стало их жалко. Он посмеется над нами.

– О Штайнберге не беспокойся, я возьму его на себя. А сейчас я предлагаю насладиться этим чудесным местом и его прекрасными обитателями. И пусть тебя не мучают угрызения совести, ты делаешь свою работу. Ты адвокат дьявола, а не его наемный убийца.

– Для этого у него есть Катаржина, – Рив фыркнул и залпом допил содержимое своей кружки.

– Катаржина? Его дочь?

– Ты ведь знаком с ней?

– Наслышан, но никогда ее не видел, – покачал я головой.

– О, если бы ты ее увидел, то никогда бы не забыл, – хмыкнул он.

– Почему?

– Таких в средние века сжигали на кострах без лишних вопросов. Ведьма до кончиков пальцев. Волосы – жидкая медь, а взгляд как у дяди Генри, режет без ножа.

Я отвернулся от Рива и посмотрел на кур, которые теперь клевали что-то на дороге. Ничего в моей жизни не было случайным совпадением. Штайнберг спланировал все.

Стук копыт по усыпанной гравием дорожке прервал нашу беседу и мои размышления. Вырвидуб рысью мчался на породистом скакуне. Завидев нас, он притормозил коня и, приподнявшись в седле, приветственно помахал нам рукой.

– Эй! – крикнул он. – Не спится в столь ранний час?

– Не до сна, Вырвидуб, – ответил я с улыбкой, – не до сна!