Хтонь в пальто

Арина пожимает плечами: мол, какое мне дело до других? Может, для нее это правда не первый раз, просто все прошлые заказы уходили другим точкам? А чего ж трясется?

Словно оттягивая момент признания, Арина разливает по кружкам заварку, добавляет кипятка, рассматривает кружащиеся чаинки. Вик, теряя терпение, барабанит пальцами по столу — и тогда она заглядывает в глаза:

— До жизни такой… А я хоть день жила?

Вик всматривается с интересом: не жила, значит? А Арина, потупившись, вздыхает:

— Моя мама, ну… зря меня родила, в общем. Когда с нами папа жил, все более-менее было; хотя она и тогда капала на мозги: почему ты не мальчик, лучше была бы мальчиком! А уж когда папа ушел… Она начала пить: сначала по вечерам, потом могла весь день… И твердила, что это я во всем виновата.

Девочка кое-как вырвалась из неблагополучной семьи, понятно. Только Вик бы на ее месте радовался — а почему она радоваться не может? Почему попросила сожрать?

— К нам бабушка переехала, мама вроде успокоилась. А потом ее сократили, и всё по новой. Мы бабушкину квартиру сдавали, так мама эти деньги пропивала и орала, что я не работаю. «Я тебя зачем растила? Чтоб ты на шее сидела?» — Арина прикрывает глаза и усмехается: — А я в школе училась, в девятом классе. Будто было время работать.

Сделав глоток чая, Вик подмечает: дрожи в ней становится меньше. Может, расскажет все накопившееся — и желание жить проклюнется через панцирь боли? Но Арина обхватывает кружку руками и снова зябко ежится.

— Однажды бабушка вспомнила, что у нее была дача где-то в лесу, давай туда кататься. Пенсию маме больше не приносила, дома почти не появлялась. Я готовила, убиралась, все такое; бросила колледж, пошла работать. А с месяц назад, — Арина вздыхает, — бабушка заявила, что с нами жить не будет, собрала вещи и уехала на дачу. Мама взбесилась, напилась. Выгнала из дома среди ночи: иди, говорит, в лес, к своей дурной бабке, все равно ты ее больше любишь!

Подперев подбородок кулаком, Вик ухмыляется:

— Поэтому ты позвонила Серому Волку: «Давай обойдемся без лишних церемоний, и ты сожрешь меня прямо сейчас»?

— Ой. — Арина, прикусив губу, почти улыбается. — И правда похоже. Только я все-таки не в лес ушла: переночевала у друга, потом сняла квартиру. Жизнь мечты: никто не орет, делай что хочешь! А я не знаю, что делать. Еще вот с лестницы навернулась, а работа неофициальная, сижу дома за свой счет. И никакой жизни не хочу: ни как в мечтах, ни… — Помолчав, она вдруг спрашивает: — Чай вкусный?

— Вкусный, — кивает Вик.

— А я не чувствую. Все на вкус как вата, все серое какое-то. И постоянно холодно: батареи вовсю греют, а я в свитере мерзну. Я не люблю эту жизнь — и она меня не любит, все взаимно; и пытаться эту любовь заслужить… Я даже родительскую не смогла, куда мне? — Арина тяжело вздыхает. — Егор — ну, друг — посоветовал позвонить в ваше загадочное агентство и попросить, чтоб сожрали. Я подумала: такая смерть будет интереснее всей моей «жизни».

Вик хмыкает: кажется, он знает, что это за Егор. Не успел мальчик оправиться, а уже советы раздает? Или подумал, что в этот раз тоже никого есть не будут: погуляют, поболтают о жизни, и только? Впрочем, желание заказчика — закон. Тем более заказчика, готового умереть.

— Знаешь, — Вик опустошает сразу полкружки, — я очень хочу отказаться. Заявить, что ты не готова, что тебе это лишь повредит. Посоветовать выпить чаю с моим другом. Но… — он закрывает лицо руками, — меня совесть сожрет, если совру. Потому что ты готова — и тебе это действительно нужно.

Арина придвигает кружку, пытаясь не то согреться, не то защититься. Но во взгляде ее — пустота, черная дыра, которая давно заменяет несчастной девочке даже страх. Это не депрессия. И это — неизлечимо.

— Все страшнее, чем…

— Страшнее, — оскаливается Вик.

Капля любопытства, зачатки страха, желание больше не чувствовать себя чуждой этому миру — красивый внутренний «коктейль»! Что же она все-таки выберет?

Зажмурившись, Арина допивает чай и кивает:

— А я все равно хочу.

Вик вздрагивает, но тут же отбрасывает сомнения.

— Отлично. Свечки есть?

Арина удивленно мотает головой, и Вик радуется, что по пути зашел в магазин. На заказчиков в таких вещах лучше не рассчитывать.

«Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие глаза?» — «Чтобы лучше видеть, куда вести тебя, дитя мое».

Девочка Арина послушно выполняет указания — вот сейчас, например, сидит и смотрит на горящую свечку, не сбивая Вика своим вниманием. А Вик, зашторив окно и погасив свет, мысленно расставляет ключевые точки в пространстве хтонической тени: здесь вход, здесь выход, так ляжет путь… Интересно, какая эмоция будет последней у этой девочки? С чем она погрузится в тень?

«Бабушка, бабушка, а почему у тебя такие большие уши?» — «Чтобы лучше слышать, каким я иду по этому пути и кого по нему веду, дитя мое».

Завершив приготовления, Вик опускается на корточки рядом с Ариной, осторожно касается ее рук, холодных и дрожащих. Передумала? Нет, судя по поджатым губам, менять решение она не собирается. Хорошо.