Хуан Дьявол 3 часть (ЛП)

- Что случилось, то случилось. Все теперь как Айме: мертво, закопано в землю. Не о прошлом надо говорить. Лучше расскажи то, что я хочу узнать. Как она умерла? Почему тебя обвиняют, будто ты подтолкнул ее к смерти? Только в твоей совести есть правда; не переводи тему на прошлое, которое для меня уже не имеет значения.

- Для меня имеет. Из-за прошлого я потерял тебя, и теперь ты отталкиваешь меня. Во мне нет вины, тебе незачем избегать меня. Клянусь! Она приготовила ловушку, упала в собственные сети, шла на поводу своих безумств. Жила среди лжи, обмана, даже сын оказался неправдой.

- О чем ты говоришь?

- Моя мать может доказать. Айме никогда не любила меня, ее чувства были неискренними, чтобы ее оправдывать. Она оказалась безумно испорченной, и нельзя допускать, чтобы наши жизни разошлись из-за призрака ошибки, которую я не совершал и не хотел совершать. Мне не за что ее убивать. Или ты думаешь, по словам твоей матери, есть на то причина? Последние часы я ищу правду. Помимо безответственности и легкомыслия, виновата ли Айме в чем-то еще? Запятнала ли мою честь? Унизила мое имя? Обвиняющие взгляды всех словно молча это признают, и поэтому мне необходимо знать. Не ради нее, ведь она уже в земле, а из-за живого человека, который смеется над моей доверчивостью, но жизнью заплатит, если это правда.

Ренато говорил со свирепой решимостью, изменившись в лице, в странном месте, перед недавно закопанной могилой, где еще не увяли цветы с похорон, где словно еще носился сильный запах той женщины. Слова в этом месте приобретали странное звучание вместе со словами любви, воспоминаниями, неудержимым пылом любви в Монике. Теперь в его душе адским вихрем вертелись различные страсти. Моника попятилась, словно он душил ее в этой буре обнаруженных сердечных чувств. В одно мгновение ожило все: от детской разбитой мечты до могилы сестры. И сильнейший страх заставил ее возразить и крикнуть:

- Ты не имеешь права, Ренато! Расследовать, будоражить, выискивать, бросить грязь на покойную, которая заплатила жизнью за ошибки и недостатки. Я больше тебя страдала по ее вине, но смогла от всей души ее простить.

- Я простил ее, но его…

- Если ты действительно любишь меня, то в твоем сердце не должна возникать ненависть и жажда встретиться с так называемым соперником. Если любишь, как клянешься, неужели тебя настолько волнует содеянное Айме…

- Меня волнует потому, что твои глаза очерняют, унижают и пятнают позором. Женщина может любить мужчину, убившего другую за предательство. Невозможно любить и ценить глубоко оскорбленного и обиженного, кто забыл обиды и простил обман. Мы не позволим уничтожить нас самих и отстаиваем это любой ценой, с любовью и ненавистью, а мое сердце…

- Это говорит не сердце. Это голос гордыни, который я не желаю слушать, Ренато…

- Ты волнуешься. И это беспокойство, скорбь подтверждает подозрение, свернувшееся клубком в моей душе. Соперник, которого мне придется найти, чтобы отомстить за оскорбление Айме, это тот самый человек, кому я в безумии вручил тебя, с кем безуспешно сражаюсь, чтобы вырвать тебя из его рук. Моя тень, вечный соперник, враг природы и общества с самого рождения: Хуан Дьявол!

- Нет! Нет! – отрицала встревоженная Моника.

- Да! Да! Твой голос, лицо, взгляд изменились. Чего ты боишься? Волнуешься из-за него или меня? Думаешь, он победит меня, стоя лицом к лицу? Считаешь, как и моя мать, что я слабее?

- Ты потерял рассудок. Хуан Дьявол ничего тебе не сделал, потому что его ничто не волнует. Разве Хуан Дьявол оставил бы меня в монастыре, если бы любил? Он принял без возражений прошение о расторжении брака. Отвернулся от нас, и мы его не волнуем. С деньгами, выигранными у тебя ночью, он хочет начать свое дело. Покупает лодки для рыбной ловли и строит дом на Мысе Дьявола.

- Он все это делает? А ты откуда знаешь? Откуда тебе известны такие подробности? Почему это тебя так волнует?

- О! Иисус! – воскликнула напуганная Моника.

- Что? Хуан Дьявол!

Они отпрянули друг от друга, удивление Моники сменилось ужасом. Хуан явился, как на заклинание на свое имя, с покрасневшим лицом при быстрой скачке, со взъерошенными волосами, обнаженной широкой грудью, в самом неряшливом и неопрятном виде. Его взгляд молнией осветил Монику и Ренато. Он будто сравнивал, оценивал; презирая с плебейским видом двух одинаковых бледных и траурных сеньор, он язвительно проговорил:

- Вижу, привычки аристократов не изменились. Когда умирает родственник, даже если нам кажется великолепным, что наконец-то он умер и похоронен, одевается траур, благоразумно вытираются слезы, и начинаются молитвы перед могилой, покрытой цветами. Как же красиво! Как романтично! Было ужасно любопытно узнать, по-прежнему ли так происходит в высших кругах. Любопытство настолько огромное, что ради него я совершил эту поездку, и не ошибся. Стоило гнать лошадей. Сцена трогательная. С той стороны ограды трогает душу. Может послужить художнику темой для лучшего полотна.

- Хуан, Хуан! – упрекнула Моника, сгорая от стыда.