- Ты сказала это ему? Подтверждала перед доньей Софией? – проговорил Хуан так же насмешливо. – Берегись, а то они обвинят тебя в клевете перед судом. Ты знаешь, что я ублюдок? Пару дней назад, разбирая макулатуру нотариуса Ноэля, я понял, что родившиеся, подобно мне, хуже ублюдков. Дети измен, проклятые и вычеркнутые, без имен отца и матери, выкидыши земли. И этот отброс, говоришь ты, – брат кабальеро Д'Отремона, сеньора де Кампо Реаль. Это вызывает ужас и отвращение к жизни, Моника.
- Но жизнь состоит не только из этого, Хуан. Это часть жизни. Жизнь другая. Мы сами создаем жизнь. В чем вина тех, кто таким родился? Нужно жить, как получается, Хуан! Только по действиям я сужу каждого… И ты для меня до сих пор остался человеком с честью.
- Очень любезно с твоей стороны, – мягко пошутил Хуан.
- Я не хочу быть любезной! – раздраженно отвергла Моника. – Я не пытаюсь говорить приятное, я говорю о чувствах, о том, что творится в душе!
С рассеянным выражением Хуан снова взял поводья и посмотрел на извилистый спуск между камнями, освещенный ясной луной. Посмотри он сейчас в страстные глаза Моники, устремленные на него, все бы изменилось. Если бы его сердце, слепое и глухое в этот миг, услышало биение сердца женщины рядом, то ему бы показалось, что среди ночи рассвело, он бы почувствовал, что наконец насытилась его безмерная жажда любви и счастья, переполнявшая с детских лет. Но он не повернулся. Возможно, боялся посмотреть в лицо Моники, обнаружив его суровым и холодным, или даже хуже: увидеть в ее глазах образ другого мужчины. Поэтому, не глядя на нее, он тронул нервную спину лошадей кончиком кнута, и с глубокой грустью сдался:
- Ты всегда меня обезоруживаешь. Тебя не в чем упрекнуть, Моника. Ты чистая, откровенная, наивная и человечная, до мозга костей самоотверженная и жертвенная.
- Не хочется быть только этим, Хуан.
- Конечно. Мы все хотим место под солнцем, право на счастье, но некоторым судьба отказала в этом, как будто проклятие осудило нас на вечную мглу.
- На вечную, Хуан? Считаешь, что не покажется свет в наших сердцах и жизнях? Думаешь, никогда не рассветет в наших душах?
- Неправильно объединять «нас». Наши души идут разными путями, Моника, для меня нет надежды, в отличие от тебя.
- Почему жизнь так жестока, Хуан? Почему мы родились страдать, пресмыкаться перед болью и грехами?
- Ты не должна так говорить. Мы родились не пресмыкаться. Должны встать на ноги во что бы то ни стало. Ты, возможно, для счастья. Мне достаточно поддерживать существование, сурово шагать по миру, зная, что он негостеприимный и скорбный… – Хуан остановился, и глядя на жену встревожился: – Моника, что с тобой? Ты дрожишь.
- Ничего. Немного холодно. Просто озябла.
Слезы Моники предательски задрожали в голосе, и правая рука Хуан потянулась их стереть, холодные и дрожащие, утешая жизненной силой, касанием, восхитительным и грубым, и ее глаза закрылись, как во сне.
Снова двинулся экипаж. Позади осталась придорожная гостиница, где они остановились перекусить, маленький и легкий экипаж без усилий везла великолепная упряжка коней, поводья сжимали руки капитана «Люцифера» с той же уверенностью, с какой держали корабельный штурвал.
От резкого толчка повозки Моника открыла сонные глаза. Рассветало, и они находились в Сен-Пьере. Начало рассветать, место узнаваемое, но если даже не узнаешь, то звон колоколов, зовущих на рассветную мессу, рассеивал малейшее сомнение. С насмешливой галантностью Хуан соскочил с козел и протянул руку:
- Вот твой монастырь. Разве не здесь ты желала оказаться раз и навсегда?
- Конечно. А так как жизнь принадлежит мне, несмотря на фарс женитьбы, что нас удерживает…
- Не слишком ли сурово, Моника? – заметил Хуан все также насмешливо.
- Этому я научилась от тебя! Это именно твои слова, также как возвращаешь во второй раз меня в монастырь!
- Полагаю, это тебя обрадует.
- Ты полагаешь очень хорошо. Для меня монастырь, а для тебя полная свобода: пристани, притоны, таверны порта.
- Это моя жизнь, Моника, а это твоя. Я не осуждаю ее, а ты не суди мою. Идем…
- Следуй своим путем! Не беспокойся. Я не нуждаюсь в охране. Удачи, Хуан Дьявол!
9.
- Баутиста! Баутиста! Коня, немедленно! Ты спишь, идиот?
Со сверкающими глазами, сжатыми кулаками, душой и телом пылая от ярости, Ренато проходил просторную галерею старинного господского дома, направляясь в библиотеку, в кабинет отца, а за ним следовал Баутиста, удивленный и униженный.
- Сеньор Ренато, я несколько часов вас ищу, сеньора приказала…
- Скажи, что не нашел меня!
- Дело в том, что ждут сеньоры из Анс д'Арле. Думаю, это городской судья и секретарь. От имени местных властей они хотят составить протокол. Сеньора желает, чтобы вы… О, сеньор Ренато! Осторожнее! – встревожился старый Баутиста. – Это дуэльные пистолеты дона Франсиско и…