- Хуан, ты сошел с ума? Что ты делаешь?
- Я не могу влечь тебя на смерть, Моника. Не зря боялся Сегундо, что «Люцифер» не выдержит груз. Виноват мой эгоизм, что я потащил тебя с собой. Мне не хватило мужества оторваться от тебя. Я страдаю, борюсь изо всех сил, чтобы остаться тем, кем и являюсь. Безумно я мечтал стать другим, изменить жизнь, чудом преодолеть расстояние, разделяющее нас.
- Какое расстояние, Хуан?
- Ты прекрасно знаешь. Пусть твое милосердие не лжет в решающий миг.
- Я ничего не понимаю, – Моника совсем запуталась. – Ты хочешь оставить меня здесь? Бросить?
- Рядом монастырь. Там ты переночуешь, а потом уедешь в Сен-Пьер.
- Что ты говоришь? О чем ты вообще? Я не хочу оставлять тебя, Хуан!
- А я не хочу тащить тебя на верную гибель. Зачем ты заставляешь меня говорить ужасную правду? Моника, мне конец!
- Не верю!
- Уверен, Сегундо и остальных уже арестовали. Их заставят рассказать, где наше убежище. А я не сдамся, Моника. Выйду в море, пусть даже не отъеду слишком далеко.
- Так значит, ты солгал мне. Обманул меня!
- Я боролся с совестью и промолчал, но рассудок победил. Это не ложь.
- Это ложь! Не только меня, но и этих несчастных ты обманул.
- Для них нет обмана. Они прекрасно знают свою участь. У них та же судьба, что у меня: где есть несчастье или немного надежды. Надежды жалкой жизни, которая не для тебя, Моника да Мольнар.
- А если я ее принимаю?
- Не заставляй меня верить в несуществующий рай. Замолчи, Моника, замолчи, потому что если будешь и дальше говорить, у меня не хватит сил сделать то, что нужно, потому что я так сильно люблю тебя… так сильно…!
Он прижал ее, коснувшись губ огненным поцелуем; затем разорвал нежные узы и побежал к лодке, что качалась на волнах, а душераздирающий крик Моники умолял и взывал:
- Хуан! Нет! Нет! Не бросай меня! Забери меня! Разве меня волнует смерть!
Крик Моники затерялся в ночи, утонул в темных, беспокойных водах, которые гребнем поднялись и обрызгивали каплями пены протянутые руки, ослепленные глаза и пылающие огнем губы после незабываемого поцелуя, оставленного Хуаном им двоим. Теперь горький поцелуй разделял их, словно бездна, одновременно наполненный бесконечной нежностью. Первый и единственный поцелуй любви, который Моника больше не получит.
Огромная волна залила ее, но она не сдвинулась с места, пригвожденная к пляжу. Сердце, разбитое и ослепленное, будто на миг увидело блеск звезд в руках, оставляя на них обжигающий жар. Было лишь безумное желание сжать то, что минуту назад утекло сквозь пальцы. Высший дар, о котором она так мечтала, вырвали во второй раз в жизни. И самые печальные слова на свете прорвались рыданиями:
- Хуан, почему ты бросил меня?
Стоя на пляже и жадно всматриваясь в горизонт, она ждала света рождавшегося дня, чтобы увидеть надутые паруса дерзкой морской шхуны, которая ушла с тяжелым грузом, чтобы потерпеть неминуемое крушение, с отважным капитаном, чьи последние пленительные и мучительные фразы еще звучали в ушах Моники. Хуан Бога. Хуан Дьявол. Его безумное появление в ее жизни, как луч света и огня, благоухавший и терзавший ее… который наконец дал сбежать тайне в жестоком прощании… тот, кому еще возражают с мягкой укоризной нежные губы бывшей послушницы:
- Если бы я могла поехать с тобой. Если бы могла…
Она беспокойно посмотрела по сторонам, но никто и ничто не могли ей помочь. За черными скалами, немыми свидетелями многочисленных давних катастроф, начинались зеленые склоны горы Парнас. Цветущие усадьбы возвышались между разнообразных улочек, а выше стоял монастырь, который Хуан посчитал для нее убежищем. Желая увидеть больше, Моника взобралась по горной тропе, но оттуда тоже ничего не увидела, кроме бескрайнего моря.
- Как найти тебя? Как добраться до тебя, Хуан?
Оттуда виден весь город. Она почти в двух километрах от него. Воображение Моники, казалось, вспыхнуло. В Сен-Пьере есть лодки, шлюпки, корабли. Возможно, она найдет кого-нибудь, кто ее отвезет, но куда? Она находилась спиной к дороге и не видела полосу экипажей, приближавшихся к ней, транспортных средств, выезжавших из города, направляясь к домам горы Парнас. Одна из них сбавила ход и остановилась рядом. Дверца открылась, порывисто кто-то изумленно спросил:
- Моника! Неужели это вы? Я не сплю? Вы одна? Что вы здесь делаете? Я решила, что глаза меня обманывают, а теперь могу дотронуться до вас… Разве вы не…?
- Понимаю ваше удивление, Матушка.
- Кто с вами?
- Никого. Успокойтесь. К моему несчастью, я совершенно одна, потому что на мне лежит обязанность спастись…
Мать-Настоятельница Рабынь Воплощенного Слова ощупывала дрожащими руками мокрую одежду Моники, смотрела расширившимися от удивления глазами на ближайший пляж и неспокойное море, и с усилием сдержала вопросы, срывавшиеся с губ; три экипажа за ней остановились, раздвинулись занавески, показались черные головные уборы и удивленные лица. В их лицах было сочувствие и жалость. Очень бледное лицо, мокрые одежды, распахнутые глаза, скорбный взгляд сбившейся с пути бывшей послушницы – все это имело достаточную силу, чтобы настоятельница сказала: