- Более двадцати смертей, крестная. И раненые с ужасными ожогами.
- Нужно ехать, искать Ренато, найти его.
- Остались три лошади в конюшне и большая карета. Эстебан может взять меня.
- Мы поедем вдвоем, Янина! Беги и дай необходимые распоряжения!
Цепляясь за стены, София Д'Отремон вошла в просторный двор дома; уставшее тело сползло на колени, и сложив руки, она шептала плачущим голосом:
- Я унизила сына, отвергла его, и Бог причиняет мне огромную боль, ужасный страх, что Он может отнять его.
С вершины Мон Пеле разливались потоки огненной раскаленной лавы в бассейн реки Бланко, и дальше раскаленный саван накрывал склоны, дороги и поля. Надежному кучеру семьи Д'Отремон удалось увести в сторону от склона маленькую легкую повозку. Сирило, стоя на козлах, изо всех сил сжимал поводья вздыбленных коней. Ренато привстал и с ужасом посмотрел на ужасную картину: новая дорога на Карбе исчезла, процветающая сахарная фабрика Фернандо Клерка превратилась в дымящиеся развалины. Нет больше очистительного завода, домов поселенцев. Но словно беспощадная шпора вонзилась в его волю, подхлестывая желание ехать дальше.
- Быстро! Сирило, поверни направо. Гони коней, мы перейдем долину раньше, чем нас настигнет лава!
- Перейти долину? Кони перепуганы, чувствуют опасность и не слушаются. Посмотрите, мой хозяин!
- Держи поводья, болван! Поворачивай направо, говорю!
- Нельзя, сеньор! Нужно повернуть назад, назад!
- Нужно ехать в Фор-де-Франс любой ценой! Давай сюда их! Отпусти! Ты только бесполезный груз! Возвращайся в Сен-Пьер, если хочешь!
Ренато прыгнул на козлы и взял поводья, резко столкнув кучера на землю, и галопом погнал сильных животных под дождем раскаленного пепла, выбрасываемого вулканом. Вдруг вспышка пламени короны Мон Пеле погасла. Лава остывала и бледнела, резкое дуновение морского воздуха смело черные облака, освободив новую луну, блестевшую серебряным обручем.
- Там город!
Стоя в маленькой крепкой лодке, служившей проводником путешествия, Хуан Дьявол указывал на огни Сен-Пьера, блиставшие у темного подножья высоких гор. Они находились далеко от берега, отклонившись от курса из-за морского волнения. Но ничего серьезного не случилось. Водяной вал разорвал доски и канаты, протянутые между лодками, но никого не утащило на глубину. В пятидесяти метрах виднелись три лодки. В море, вновь ставшим спокойным, глаза Хуана определяли место.
- Хуан, ты знаешь, где мы находимся? – спросила Моника.
- Рядом с дельтой реки Карбе, южнее рейда Сен-Пьер. Видишь огоньки, булавочные головки, которые блестят в темноте?
- Да. Видела на секунду, когда волны стихли.
- Туда мы и направим курс, – объяснил Хуан. И крикнул: – Зажги фонарь, Колибри. Опасности нет. Зажги и поверни зеленым стеклом. Это условный знак, по которому будут грести за нами. – Негритенок проворно исполнил.
Какая темная ночь и какие далекие точки света! Внезапно погасло красноватое пламя, освещавшее небосвод. Следы огня, постепенно исчезали, будто старый ужасный вулкан опять погрузился в спячку; ночное одиночество казалось более глубоким и величественным над этим небом и морем. Придерживая весла, Хуан опять прислушался. Он едва смотрел на Монику, но как же сильно чувствовал ее пьянящее присутствие; какое ужасное и внезапное желание охватило его, как же ему захотелось сблизиться с ней и признаться!
Он дотронулся до ее влажной холодной руки и не отпускал. Держал с беспокойной нежностью, которая медленно разжигала страсть, и мягко спросил:
- Моника, ты боишься?
- Почему я должна бояться?
- Ты волнуешься и неудивительно. Возможно, мне не следовало говорить тебе, что мы в опасности.
- Я и так знаю, Хуан. Но я не волнуюсь. Меня знобит от холодного воздуха, это уже прошло.
- Да. Ушло черное облако. Оно почти окутало нас, и это могло стать концом.
- Да, точно. Что-то случилось в Сен-Пьере, не так ли?
- Уверен, что случилось. Все еще сверкают огни из города, которые видно с горы. Что-то все-таки случилось с рекой Бланко. Возможно, туда влилась лава и дошла до моря. Поэтому город спасся, мы едва не погибли. Чудо, что большая волна унесла нас, убрала с дороги. Возможно, это та самая лава, спускавшаяся с горы. Может, это то, что вы зовете чудом, Моника?
- Да, Хуан, это чудо. Этой ночью все чудо.
Тень смерти, казалось, исчезла. Разве она не чувствовала в больших и горячих руках Хуана поток жизни, мощную опору, залог надежды? Разве она не рядом с тем, кого отчаянно любит, не находя слов это выразить? Разве ей не показалось, что он замолчал, потому что комок чувств сжался в его груди? Разве не блестели в темноте его большие глаза, как два раскаленных от страсти угля, не признаваясь в этом? Неужели она не чувствовала, как подрагивает мужская рука, ощущая биение ее сердца?
- Теперь ты дрожишь, Хуан.
- Возможно, но не от холода. Я дрожу из-за тебя, Моника. От твоего присутствия в эту ночь, которая может стать последней в нашей жизни.