- Потому что понимаю многое. Но еще я научился у других, Моника, и неважно, что кое-чему научился у тебя. Неважно, что ты страдаешь, так как мы рождены страдать, но страдать достойно. С достоинством отстаивать наши человеческие права, как сказал я тебе однажды: крепко стоять на грубой и скорбной земле. Только это меня утешает, когда я веду на смерть этих людей. Возможно, они умрут из-за своего мятежа; но бунтуя они завоевывают свое право на жизнь.
- Какой ужас! Слышал? – воскликнула Моника, когда прогремел самый сильный взрыв.
- Да, грохочет земля, но море спокойно, по которому мы можем пройти. Если случится землетрясение, если этот город, нагроможденный золотом, сотрясется до самых недр, то все упадет и вернется на круги своя. Иногда тот, кого вы зовете Богом, должен протянуть руку над миром и стереть все.
- Ты полон ненависти, Хуан, – посетовала Моника с глубокой болью.
- Не думаю. Раньше, да… Раньше корни моей ненависти были пропитаны желчью, даже когда я казался веселым моряком, готовым смеяться и напиваться в каждом порту. Теперь внутри меня что-то изменилось, наверное, в этом твоя вина, Святая Моника. Теперь моя ненависть – возмущение против несправедливости и зла. Негодование к тем, кто топчет других, держит в руках хлыст на плантациях или в казарме, начиная с дворца губернатора или коня надсмотрщика. Гнев и страстное желание устранить скверное, изменить его, свирепое желание установить справедливость кулаками. Да, Моника, я полон чего-то, от чего бурлит кровь. Раньше была ненависть, злоба; теперь что-то более благородное: желание бороться, потому что на нашей земле станет лучше, появится надежда, что уже завтра…
- Завтра что?
- Ба! Безумства!
- Пусть безумства, расскажи о них, Хуан, чтобы я заглянула в твою душу, узнала, что ты там скрываешь, чего желаешь.
- Ты будешь смеяться, если я скажу, что хочу ребенка? Не одного… Детей… много детей, которые вырастут и увидят лучший мир, достигнутый вот этими руками.
- Ты самый лучший мужчина на земле, Хуан Дьявол!
Белые пальцы Моники погладили грубые загорелые руки, которые Хуан соединил в выражении силы и нежности; они проскользнули по шраму, который однажды поцеловали, след кинжала Бертолоци, а затем поднялись выше, чтобы приласкать взъерошенные волосы моряка, словно внезапно она перестала в нем видеть сильного и сурового человека, поднявшегося против напастей, а лишь видела грустного беззащитного ребенка, жертву темной мести, с которым дурно обращались и обижали. Снова, как в светлое утро в каюте «Люцифера», ее глаза наполнились слезами. Сотни раз ожидаемый, благословенный час, когда упали маски гордости, охвативший две души. Хуан пытался защититься в последний раз:
- Вышла луна и море успокоилось. Сядем в лодку пораньше. Мы поставили на карту все.
- Да, Хуан, все. Но прежде чем отправиться в приключение, которое может стать последним, спустимся на пляж и, возможно, посмотрим на небо в последний раз.
- Капитан… Капитан! Капитан… Сеньора Моника! Где они?
- Здесь, Колибри! Беги быстрее! – позвал Хуан. И тихо предупредил: – Что-то случилось, Моника.
- Ай, капитан! Ай, хозяйка! – пожаловался Колибри, запыхавшись от поисков. – Уже час я вас ищу, и никак не найду.
- Почему? Зачем?
- Все люди столпились на пляже, у лодок, готовых выйти в море.
- Ладно и что? – удивился Хуан. – Там, где я велел им быть.
- Да, знаю, хозяин. Но они стоят не потому, что вы приказали; наоборот…
- Наоборот? О чем ты? – спросила Моника.
- Они спорят, ругаются. Хотят разделить все лодки, которые приказал капитан собрать, и скрыться на них.
- Они что, сошли с ума? – поразилась Моника.
- Как спятившие, моя хозяйка. Много напуганных, плачущих женщин и…
- Там нет Сегундо? – перебил Хуан.
- Да, есть. Даже хуже, хозяйка. Сегундо среди тех, кто хочет разделить лодки и не плыть «Люцифере». Говорят, вместо того, чтобы ехать так далеко, они высадятся вон там, чуть ниже, и попытаются взобраться в гору.
- Но там солдаты! Их арестуют! – предупредила изумленная Моника, не в силах понять.
- Естественно! И говоришь, что Сегундо…? – спросил Хуан.
- Сегундо сказал, что «Люцифер» утонет, когда вместит всех людей.
Хуан вскочил, его глаза сверкали. Он колебался лишь секунду. Затем взял Монику за руку:
- Пойдем. Посмотри, волны опустились. Благоприятная возможность и нужно ей воспользоваться. Мы не можем терять ни минуты.
- Но если они откажутся последовать за тобой, Хуан?
- Последуют те, кто достойны быть спасенными.
Втроем они прибежали на пляж, где кружились люди; сильный и властный голос решительно приказал:
- Всем в лодки! Настал час! Женщины и дети первыми! Мужчины, толкающие лодки, запрыгивают потом! Чего ждете? Не слышали? Ты, Мартин, двигай людей к лодке! Ты, Угорь, со своими людьми в воду! Хулиан, готовы!