Худородные

— 1Вот ужо поведет тебе хозяин-то...

— А што это есть такое нам состоит, к примеру, хозяин, а?—встряхивал волосами Алексей.

— А по лону не хочешь, чтобы натрес он тебе.

Отпирай, Груня, окошко.

Как все ночью лягут спать.

Постою я здесь немножко.

Буду Грушу поджидать...

— Да уж это не ты ли сочинил песни-то?

— А может, и я...— таинственно улыбался Алексей. Во время одного из наших чаепитий, к нашему окну

подошла девушка с корзиной.

— Купите, барин!

— Что продаешь?

— Крапиву молодую...

— А ее куда?

— В щи кладут.

— Убирайся ты!—топал Рязанов ногами.— Вишь, выдумала в щи да крапиву класть, это еще что за новости!..

Маленький Глотов жил с нами.

— А сколько тебе поставили сегодня в классе?

— Три.

— А сочинение подавал?

— Подавал.

— Что сказали?

— Сказали, хорошо.

— Он вчера писал, я видел,— рассказывал Крутояров.— Задали им описать свой день, вот он и пишет: «Утром встал, маленько помолился, напился маленько чаю и пошел в класс. После класса маленько пообедал, потом маленько отдохнул и напился маленько чаю. Потом занимался маленько, отужинал, помолился маленько и лег спать. Петр Глотов». Так?

Мы были в театре, шел «Кардинал Ришелье». Мы конечно, поместились в райке. Народу был полон театр, в антрактах играл оркестр, человек в пятнадцать. Я был в первый еще раз в театре, и на меня произвела сильное впечатление не самая пьеса, а музыка. Какое-то томительное сладостное чувство охватило все существо, и было зараз как-то грустно и вместе с тем чудно хорошо. Эти волны доморощенной музыки открывали каждым штрихом, каждой ноткой какой-то совершенно новый, еще неведомый мир, полный смутных, туманных образов... Но вот звуки сгустились, новой силой обдало все существо, ъ глазах потемнело, целый мир строго-величавых, чудно сотканных грез проносится в душе. Волны какого-то далекого, полного очарования и силы бездонного моря манят и тянут к себе, какие-то мысли, какие-то чувства кружатся вихрем в голове, сплетаются и расплетаются, точно рой духов... Но взвизгнула скрипка, прокатилась дробь по барабану, какой-то веселый мотив сменил прежнюю музыку... И видения отлетели, точно после глубокого сна, было смутно и дико в голове.

— Что, расчувствовался, видно? — ткнул меня в бок Рязанов и прервал мечты на самом интересном месте.

10 глава

Подошли экзамены. Носились слухи, что из трех прежних классов будет сделано сообразно новым правилам преобразования семинарии целых шесть классов, то есть целая половина должна остаться в том же классе Перед экзаменами, действительно, объявили, что экзамены будут строги.

— Ну, брат, теперь, видно, держись крепче за землю...— соображал Рязанов, перебирая свои знания.

— Плохи дела в Испании, как раз, пожалуй, и смажут...— волновался Крутояров преимущественно за греческий язык, который представлялся ему некоторым камнем преткновения.- - Кажется, чего ты хоть скажи, сделаю, только бы не этот раепроанафемскнй греческий язык.

— Ничего, Нафанаил Васильевич, посидишь за разной мудростью. Посверлишь, ибо корень учения горек, а плоды еше горше.

— Да вот теперь словесность: любо-дорого. Что такое наука? Наука—умственная картина предметов нашего познания или система понятий и мыслей. Что такое дух народа? Дух народа составляют: во-первых, его религия, во-вторых, запас умственных знаний, в-третьих, нравственный характер и, в-четвертых, его язык. Отсюда...

— Ты это по писанному, как по сказанному, а нет, ты скажи-ка мне все это своими словами?

— Вот на экзамене и скажу.

— Знаю, как скажешь. Помнишь, как в уездном училище зубрили. iBonpoc: как подразделяются тела мира видимого? Ответ: тела мира видимого подразделяются на твердые, жидкие и газообразные... р... р... р... р... то-то-то. Ровно головой по ступенькам покатишься. Впрочем, как говорит Макшим перед приездом ревизора: свинья не выдаст, бог не съест.

— Помяни, господи, царя Давида и всю кротость его...— поднимал Крутояров глаза к небу.— Да воскреснет бог и расточатся врази его...

— А я так думаю, что черт с ними совсем: переведут —г хорошо, не переведут — тоже хорошо.

— Хорошо поешь, где сядешь.

Начались экзамены, мы превращались, как хамелеоны, из одного цвета в другой: то классики, то математики, то историки, то риторы, то теологи. По всем предметам дело шло сносно, только у священника математических наук мы все провалились, 'получив по единице, что немало огорчило нас, но, с другой стороны, из всего класса, больше сотни человек, удовлетворительный балл по алгебре получили кажется человек шесть, остальные ничего не знали. Я, например, не мог победить алгебраическое умножение, Рязанов тоже что-то в этом роде, а бедняк Крутояров потерпел самое ужасное поражение. Дело в том, что во время экзамена была задана алгебраическая задача, которую все обязаны были разделать. Крутояров по алгебре не знал ровно ничего, но ему помог Иван, и Крутояров своим отличным почерком переписал ее и подписал свою фамилию. Вызвали, предложили разделать на доске заданную задачу.

— Да она у меня уже разделана...— воспользовался Крутояров случаем и подсунул только что переписанную набело задачу.