Художник Её Высочества

Стоянка такси у круглой клумбы. В середине клумбы культовый каменюга циклопических размеров, на его шершавой коже — солярные знаки. Величественное достижение мегалитической эпохи, о чём толковал Головатый.

— Скажите, до Черногорска далеко?

Вялый с утра таксист неблагозвучно подавил зевоту.

— Десяти километров не будет. Едем?

«Чем его возбудить? — думал, разглядывая пейзаж, обтекающий такси с двух сторон. — О чём спросить двухголового?» Потом озабоченно поморщился по поводу матери. Что она всё за бок хваталась? Вот ведь натура! Где деревенская публичность, а где ведь клещами не вытянешь. «У

тебя что-то болит?» — «Да нет же, не болит… Старые уже, скоро помирать.» Фатализм какой! Сколько её помнит- мнительность. Только всю жизнь, в работе, по хозяйству с огоньком, в нотации хорошо оттемперированного клавира. Эх, мамыся, мамыся!

Степан честно рассказал пророку про его двухголовость, вызвав тем весёлое уханье. У легендарного Глоовы медлительные, как у его Абигели, движения в глицерине. Кожа — монголоидный желток, глазки ехидно-веселые.

— Да, конечно, у меня ведь на одной ноге четыре, а на другой шесть пальцев. На двух-то всё равно десять, — поводил пальцем перед степановым носом, но на уважительном расстоянии. — Я, дружок, вовсе не король Артур, а мои последователи не рыцари Круглого стола, — хмыкнул. — Округлого. Сделаем так. Я собрался погулять в пампасах. Пойдем со мной, там и обсудим.

Тут же собрались, автобус подбросил их к окраинам городка и вот они уже идут по степи, помаленьку поднимаясь на отлогие холмы.

— Смотри, какое родительское собрание, — пророк наклонился, разглядывая суету муравейника. — Ты не плавай в пресной воде общих мест, выкладывайся копеечками.

Степан заговорил наоборот. Не описывать же, что они с подружкой вытворяли на шпиле?

Остановились, Глоова развел костерок. На огонь — металическую кружку, налил из фляжки воды.

— Ясно. Так ты говоришь, она призналась, что летала на шпиль, когда исчезала? Подожди, заварку соберу.

Ушел в степь и скоро вернулся с пучком разноцветных трав. Заварил в кипятке, прикрыл каменной плиткой.

— Сейчас тебя таким чаем угощу! Тут коекакство не проходит. Технология дедов!

Истому кофевару Бумажному нет нужды об этом говорить. Действительно бисерная игра на фортепиано. Сахара нет, но он не нужен, аромат — всеусерднейший.

— У меня как-то не поворачивается язык называть вас Глоовой. Это родное имя?

Оказалось, нет. В трехмерном миру пророка близкие зовут Игорем Сейфулиным.

— И ты зови Игорем, на прежнюю вернувшись колею речей.

Холмы взбились бодрее, переходя в гряду. Они поднялись к каменным плитам, оседлавшим хребет.

— Ух, запыхался я с тобой вьюноша!

— Старость в падлу, молодость- наказание, — расстёгиваясь до пояса для вентиляции.

— Какая там старость. У меня протез до колена.

После чего Степан обозвал себя идиотиной, да ещё трахнутой мешком из-за угла.

На каменных плитах — те же солярные знаки, что и на каменюге в аэропорту. Впереди по курсу открылся огромный цирк. У художника ощущение, будто спускаются в открытую пасть мифической рыбы.

— Кажется, что сейчас что-то увидим эдакое… — повалял ладонью в воздухе. — Я не знаю… индейские кубики вместо колёс или там барышню с рыбьим хвостом.

— Ага, почувствовал?! — Глоова прищурился. — Тут хитро. Знаменитый русско-грузинский писатель Акунин про нас написал:,Параша, а не город: тринадцать шахт, двадцать винных лабазов, две туберкулёзных больницы, четыре кладбища и сорок тысяч уродов, быдла, которому больше деваться некуда., И эта параша почему-то регулярно штампует гениев и вышвыривает их в мир. Под Черногорском геологическая складка, суть — кулак в момент ломания носа, бабы картошку копают, а икры голубым светятся. Недалече отсюда за колючей проволокой по виду заброшенная подстанция, а что под подстанцией… ха-ха, знают только первые лица государства. Во всяком случае сюда свозили в закрытой посуде специалистов по коммуникациям в граните. Расстреляли их, или их потомки до сих пор внизу на дистанционном управлении, не знаю. Так вот, твоя история меня заинтересовала. По этой причине в середине пути мы изменили маршрут.

Приближались к трем камням. Камни, будто груши, поставленные в ряд на срезанную пяточку толстого конца. Тут Степана осенило, что камни-то — дело рук человеческих.