Художник Её Высочества

— Всё! Пошутили. Наш выход, друзья!

Вот тебе и уши на плечах. Посреди мастерской вспыхнула светящаяся нитка. Нитка расползлась в стороны, раскрылся прямоугольник входа.

Степан сделал шаг, оглянулся. Ни Гжимултовского, ни Головатого.

— Лейб-гвардейцы, вы куда делись?

— Спокойно. Мы всегда рядом и подскажем, если что. Заходи, пройди немного вперёд, и встань просто.

— Можешь также плакатно броско сесть на пол и снять носки, если ноги вспотеют.

— Терентий, ты не видишь, своими шуточками смущаешь подопечного.

— Смутишь его, как же! Завидное самообладание, на зависть онанистам, — балагурил невидимый гаер. — Оближите пожалуйста губы, милейший, сейчас вас будут снимать.

— Время! — рявкнул Гжимултовский.

— Экшн! — эхом доходит гаер. Вдруг, тушуется, — Вот это да-а-а-а! Похоже, полный аншлаг! Ни одного свободного места даже на галёрке! Нет, однозначно, в своей будущей жизни буду хдожником! Хочу быть похожим на Степана Дреича Бумажного!

Художник застегнул верхнюю пуговицу рубашки на вторую петлю, выдохнул из себя всё что можно и шагнул в слепящий проём, из которого слышался звук ритуальных труб.

— ВЕЛИКАЯ ВСЕЛЕННАЯ, ВЕЛИКИЙ И НЕДЕЛИМЫЙ РАЗУМ ВСЕЛЕННОЙ, ВЕЛИКАЯ ЖИЗНЬ, ТЕЛО БЕСЧИСЛЕННЫХ МИРОВ, В УСЛОВЛЕННЫЙ ДЕНЬ, СОГЛАСНО ОБРЯДУ УСТАНОВЛЕНИЯ ОБЛИКА И СУТИ ГРЯДУЩЕЙ ВСЕЛЕННОЙ, ПРИВЕТСТВУЕМ ДРУГ ДРУГА И ОТКРЫВАЕМ ЦЕРЕМОНИЮ!

Пока остывали звуки труб, Степан огляделся вокруг. А как огляделся, так в самом деле чуть не сел на зад. И хоть заметно притупились чувства — сколько уж может человек поражаться, когда-нибудь наступает предел, — всё равно впечатлило необыкновенно. Шар размером с бесконечность знает что, свет ниоткуда, и он на пятачке в квадратный метр, как унесенный в океан на игрушечном плотике.

— Эй, — прошептал через плечо. — Мужики, вы здесь?

— Где же еще? В почтительном полу-шаге сзади. Стакан минералки подать?

— Погоди малёха. Хотя не помешало бы. А где народ-то?

— Перед тобой. Один мир — один делегат. Просто много всех, для тебя сливается, но сфера и есть тот самый амфитеатр со зрителями. В любом случае, тебя-то хорошо видят.

— Правда? Значит, и почесаться нельзя?

— Хоть посикай. Жизнь такая разнообразная, что если станешь носки снимать, могут подумать, что приветственно машешь обчеству флажками. А будешь просто стоять дурак дураком и умное лицо делать, подумают, занимаешься онанизмом. Во всяком случае, на моей планете по поводу такого остекленения так бы подумали, грех соврать.

— Терентий, помолчал бы ты, ментор.

— Менторность — атрибут чумазого Юпитера, а мои мысли чище пальца младенца, обсасываемого с рождения. Я ему друг! А друг если правды не скажет, то никто не скажет.

Опять в середине головы зазвучали слова:

…ИСТИННАЯ ЛЮБОВЬ НЕ ЗНАЕТ ПРЕСЫЩЕНИЯ. ЛЮБОВЬ — УНИВЕРСАЛЬНОЕ ОРУЖИЕ, ПОБЕЖДАЮЩЕЕ ХАОС, ИНСТРУМЕНТ, ОРГАНИЗУЮЩИЙ МАТЕРИЮ, СИЛА, ЗАВИСИМАЯ ТОЛЬКО ОТ САМОЁ СЕБЯ…

Пси-эффект голоса в голове без привычки — та же двухвостка в ухе. Было дело, Стёпе в детстве на даче в ухо заползла двухвостка. Величайшая паника того возраста. Двухвостка, конечно, выбрала неправильную линию поведения, но умерла красиво. Степа сгоряча налил себе в ухо первое, что попалось под руку — вишневый компот. Когда насекомое сладко агонизировало, ослабляюще грохоча лапками по барабанной перепонке, влил также одеколон «Весна», воду с солью, батин спирт и пипеткой закапал для катализа пару капель бензина из канистры. Эффект тот же. Чужеродно и странно.

— Я бы правда попил. В глотке ежи подрались.

— Если стесняешься пить публично, могу потихоньку просунуть в уголок рта трубочку, ты и пососешь.

— Про, посикать, зря ты напомнил, хочу, а если невтерпёж станет — чего просунешь потихоньку?

Степана колотила нервная дрожь. Оттого он поддерживал с Головатым легкомысленный разговор через зубы.

…КАК НИ ОТДАВАТЬ ДОЛЖНОЕ ПРОСВЕЩЁННОМУ РАЗУМУ, ГЛАВНЫМ ОРУДИЕМ, ВИДОИЗМЕНЯЮЩИМ МАТЕРИЮ, ВО ВСЕ ВРЕМЕНА БЫЛО, ЕСТЬ И БУДЕТ ИСТИННОЕ ИСКУССТВО. НЕТ В ПРИРОДЕ ИСТОЧНИКА, ПОЛНЕЙ ИСТЕКАЮЩЕГО ВСЕМ МНОГООБРАЗИЕМ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ ЭЛЕМЕНТОВ И ГАРМОНИЕЙ ЕДИНЫХ ВЗАИМОСВЯЗЕЙ…

— Тебе не напоминает это нудное заседание профсоюзного комитета, Феб?

— Ты знаешь — не напоминает. Я такого профсоюза сроду не видывал.

…НАСТОЯЩЕЕ ИСКУССТВО ФОРМИРУЕТ СОЗНАНИЕ, КОМУ БЫ ОНО НИ ПРИНАДЛЕЖАЛО. ПУСТЬ МИРЫ, НЕ ИМЕЮЩИЕ ИСКУССТВА, ОТДАДУТ ДОЛЖНОЕ ЖИВОТВОРЯЩЕЙ СИЛЕ. ЗНАТЬ, ЧТО ЕЁ ВСЕОБЕМЛЮЩЕЙ МОЩЬЮ НАШЕ ЗДАНИЕ МИРА БУДЕТ СТРОИТЬСЯ И ПЕРЕСТРАИВАТЬСЯ…

— Ну, милостивый государь, чувствуешь на себе пристальный взгляд славы?

— Чепуха всё, Влчек! Как мое настоящее не было обезображено ею, один ляд не нужна шелуха и в дальнейшем. Уши себе, чтоли повызолотить, чтоб чебурашка повесился от зависти?

— Скромный малый, а, главреж? Не курносится, ушами не знаменосится.

— Да уж простодырый, наставник.

— Знал бы Иван, где его цитируют.

— Ты ему после расскажешь.

— Он тогда точно прибежит ко мне со смирительной рубашкой и пузырём водки для внутреннего промывания.