Художник Её Высочества

— Что-то не верится, что кроме меня не сыскалось кандидата достойней?

— Достойней были. Только на… зачем они нужны? Не было несчастней, я про больную Абигель, не было счастливей, я про твои рожицы, когда ты продрал глаза и увидел портрет, и нахальней, я про бесконечные переделки. Ты доказал: не с первого раза — так со сто пятьдесят пятого можно финишную ленту располовинить, — смеется Гжимултовский.

Повезло им с посредником. Если природа пытается не загнуться раньше срока, она будет изливать плоды с безмерной щедростью. Задача только сделать, почувствовав. С чем художник блестяще справился. Свою функцию, препорученную живой природой, выполнил. За что получит завтра в двенадцать часов общественное спасибо.

— То есть..? — напрягся Степан.

— А то самое, мой золотой, — насмешливо глянул из-под черной шляпы. — Страшно?

Не надо ревизовать свои чувства. Страшно в такой степени, что вот-вот и начнется паника.

Главреж махнул полой-крылом в сторону портрета. Если для художника имеет значение, пусть прощается. Степан постарался улыбнуться, но улыбка вышла деревянная.

— У меня сама натурщица остаётся. Мне достаточно.

Решён вопрос.

У Степана всё равно будто что-то оборвалось внутри. Был портрет, и нет портрета! Исчез. Может быть, он увидит его завтра в последний раз, но это уже будет прошлая жизнь. Король умер! Да здравствует король! Начинается новая жизнь. А и хорошо! Быть посему! И лично он, при всем при том, что вроде не последний человек, но всё равно как пришлый наблюдатель. Умер гусь — ну и пусть! Да здравствуют художники!

Каждый, интригующий с искусством, имеет уникальную возможность. Бессмертие, уснув навеки, обретает вкусно. Не пустяки костей, но упоительную сложность.

В руках у Гжимултовского бокалы, стреляющие пузырьками.

— Хочется поздравить тебя, — протягивая шампанское.

Выпили и ахнули бокалы об пол за удачу.

— Тебе удалось написать портрет по простой причине. Ты любил и был от обьекта изображения на космическом расстоянии.

Степан не стал переспрашивать, почти догадавшись. Какая разница, стоял ли он на вытертых досках мастерской или, потеряв материальную связь с видимым миром, летал в химерах углерода, который в свою очередь, если не врет ученый муж, суть сама суммарная душа. Внутри солнца всё-равно темно, хоть глаз выколи.

Гость, похоже, собирался откланяться. Степан нерешительно протянул:

— Влчек, знаете… А-а нельзя как-нибудь поглядеть, ну, на то произведение, с чего теперешнюю вселенную намалевали?

Да пожалуйста. Не куплено.

Небо пришло в движение. Из-за горизонта подтягивались метагалактики, галактики появлялись из черноты, до которой еще не в состоянии добраться самые мощные телескопы земных астрономов, слипались в живые клубки. Отдельные звезды собирались в цепочки, один в один напоминая спирали ДНК, пылевые облака засветились, заполняя оставшуюся пустоту. Вся материя мироздания сходилась в единственно возможную комбинацию и появилась Она. Почему-то не вызывало сомнений, что перед ними — женщина, даже при отсутствии трёх классических признаков земной женственности: волосы, груди, бёдра. Вытянутый череп, где-то напоминающий египетские формы, можно даже вспомнить Нефертити с балетной шеей, если бы не птичий нос клинком. Два щелевидных глаза, что в общем-то было неожиданностью и тело плавающего существа.

— Что скажешь?

Степан гулко сглотнул, неудобно задрав голову.

— Мама родная, куда их замело! — имея в виду огоньки заходящих на посадку самолетов. Их ведь затянуло туда же, куда и всю вселенную.

— Никто не знает имени художника. Никто не знает имени портретируемой. Никто не имеет представления, где, как они жили. Мы знаем только одно — галактики, повинуясь дирижерскому взмаху его кисти, рождаются, живут и умирают. И всё подчинено его мысли, страсти, воле.

— Но почему женский портрет?! — вскричал Степан.

— А что же еще? Не черный же квадрат на белом фоне, — всхохотнул Гжимултовский. — Любовь, мой друг! Миром движет любовь! — обернулся у окна. — И потрудись не назначать мероприятий завтра на двенадцать часов. Даже вылазку в гастроном. Ты вроде за яблоками собирался?

— Слушаюсь, — покорно согласился художник и задумался о том, что почему, собственно, не «Чёрный квадрат на белом фоне»? Ну, жили бы наши потомки в двумерном пространстве, ходили бы с квадратными головами, Христа Малевичем заменили на мосту, какая разница в кого верить? лишь бы верить! и с любыми проблемами никаких проблем, встал к проблеме боком, она тебя и не заметит в плоскости, не навяжется. Разве плохо?