Художники Парижской школы из Беларуси. Эссе, биографии, путеводитель

Париж постепенно становится для Шагала воплощением «света, цвета, свободы, солнца, радости жизни». И все же он называет его «вторым Витебском». Родной город, оставаясь в памяти, неизбежно появляется и на картинах. Подтверждение тому – тот же известный «Автопортрет с семью пальцами», в котором на равных присутствуют виды Парижа и Витебска. В этой картине заметно влияние как кубизма, так и фовизма. В произведениях художника нашли отражение и другие модернистские тенденции в живописи того времени («Половина третьего, или Поэт», «Адам и Ева», «Вид Парижа из окна»). Как ни странно, но художник отрицал влияние на его творчество каких-либо течений. «Долой натурализм, импрессионизм и реалистический кубизм! – писал он в своей книге “Моя жизнь”. – Пусть подавятся своими квадратными грушами на треугольных тарелках! Что за век, который поет гимны техническому искусству и обожествляет формализм? Лично я не думаю, что научный поворот хорош для искусства. Искусство для меня – состояние души!» Возможно, стремление просто быть самим собой и увенчалось признанием его как художника во всем мире.

Успех, тем не менее, пришел не сразу. Устроить в то время персональную выставку было нереально – только Матисс и Боннар могли позволить себе такое. Шагал предложил свои работы устроителям Осеннего салона и Салона независимых. В результате одна из них – «Ослик и женщина», позже по совету Блеза Сандрара переименованная в «Посвящение невесте», провисела только час после открытия, а затем была снята как непристойная. Другие же – «России, ослам и другим», «Пьяница» – остались висеть, но так и не нашли покупателя. В отчаянии Шагал пробовал писать в стиле известного своими яркими красками французского пейзажиста Коро, но из этого ничего не получилось. Не очень помогла и помощь создателя журнала «Монжуа» Риччотто Канудо. Тот, отчаявшись продать картины художника, пристроил его самого статистом на съемки фильма Абеля Ганса. Шагал, чуть не утопив главного героя в озере Булонского леса, вернулся к живописи. Возможно, кинематограф потерял великого артиста.

Ситуация изменилась после того, как Аполлинер представил Шагала немецкому издателю и дилеру Герварту Вальдену, который в своих популярных галерее и журнале, называвшихся «Дер Штурм», активно пропагандировал экспрессионизм – лидирующее авангардное течение в Германии перед Первой мировой войной. Он предложил Шагалу подготовить работы для немецкого Осеннего салона, проводимого по образцу парижского. В сентябре 1913 г. Шагал в компании Сандрара отправился в Берлин с картинами «России, ослам и другим», «Посвящение невесте» и «Посвящение Христу». Последняя из картин, позже переименованная в «Голгофу», была приобретена немецким коллекционером Бернардтом Колером. Это была первая большая работа, проданная художником. В мае—июне 1914 г. Вальден организовал персональную выставку Шагала. Скромно обставленная, она, тем не менее, получила хорошие отклики критиков, которые, однако, не смогли заключить творчество художника в рамки уже ставшего тогда модным экспрессионизма. Встречи с журналистами, посещения выставок не смогли надолго удержать Шагала в Берлине. Он торопился в Витебск, планируя жениться на своей возлюбленной Белле и увезти ее в Париж. Прошло уже четыре года, как они расстались, ее письма становились все холоднее. Поэтому необходимо было принимать решительные меры. Кроме того, замуж выходила и его сестра.

В зависимости от времени пребывания Шагала в Париже, по мнению некоторых искусствоведов, тона на картинах Шагала становятся более яркими. Когда он встретил в Париже Бакста, тот вместо приветствия спросил: «Все-таки вы приехали?» Но позже, после посещения студии бывшего ученика, все же признал: «Теперь ваши краски поют».

Другие «соты»