Художники Парижской школы из Беларуси. Эссе, биографии, путеводитель

Мадам Маратье в разговоре с гостями с родины ее отца не скрывает своего возраста и, похоже, принимает как должное очередную порцию совершенно искреннего восхищения ее памятью, живостью, несмотря на полную потерю зрения, острой реакции.

– Слишком поздно, – словно эхо вторит она брату, слушая сетования по поводу того, что в Беларуси нет ни одной картины ее отца, да и вообще ни одной работы художников Парижской школы.

– Почти все, что у меня было, я передала Музею искусства и истории иудаизма.

Присутствующая при разговоре директор музея госпожа Сигал удовлетворенным кивком головы подтверждает свершившееся.

– Остались лишь пару работ: пейзаж, портрет покойного мужа… Он у меня занимался нефтяным бизнесом. Поэтому я несколько раз была в Советском Союзе. Но никогда не была в Беларуси, откуда мои родители.

Из окон роскошной даже по меркам фешенебельного района улицы Фабер квартиры Клер Маратье, так же как и из окна ее брата, виден великолепный купол Дома инвалидов. Стены увешаны картинами и рисунками художников Парижской школы, в том числе Пикассо. И это после того, как стараниями сотрудников Музея искусства и истории иудаизма более тридцати работ только Кикоина получили новый адрес.

– Мама рассказывала, что все в родне тяготели к искусству. Дед, хотя и занимался в основном заготовками древесины, увлекался музыкальными инструментами, – оживленно продолжает мадам Маратье. Похоже, она не против визита гостей с родины родителей, однако в ходе беседы о возможной выставке работ отца то и дело кивает головой в сторону госпожи Сигал. Та же соглашается принять нас в музее для продолжения разговора, предварив приглашение рассуждениями о высокой стоимости страховки, о долгосрочных планах музея, которые пока никак не предусматривают выставки в Беларуси, даже в обмен на что-либо из фондов белорусских музеев.

Тональность разговора в самом музее вначале остается прежней. Казалось бы, заманчивые предложения об организации взамен выставок Ю. Пэна, Я. Кругера – учителей многих мэтров Парижской школы – сводятся к страховке, планам музея, невозможности внести изменения в постоянную экспозицию.

Экспозиция музея заслуживает высокой оценки. Не очень большая, по меркам парижских музеев, она все же дает представление об иудейской культуре и особенностях ее развития в различных частях мира, в том числе и на территории Великого княжества Литовского. Все же, даже с учетом исторических реалий, трудно согласиться с указателями к фотографиям и макетам синагог в Слониме и Кобрине, которые, если верить надписям на них, находятся по-прежнему в Литве. Поражают тонкой работы предметы культа из серебра, а вот живопись, по известным причинам, представлена в основном работами ХХ в. Литографии и рисунки М. Шагала, небольшой портрет работы Х. Сутина и много картин М. Кикоина.

На прощание не звучит, как не подлежащий обжалованию приговор, «слишком поздно», а произносятся слова: «Ну, давайте подумаем», которые воспринимаются уже как приглашение к продолжению диалога.

Спустя год ведем разговор о Сутине в другой квартире, и уже не в Париже, а в Минске. Автор вместе с заместителем директора Национального художественного музея Надеждой Михайловной Усовой в гостях у Нины Александровны Ферапонтовой – племянницы художника. Из ящичков серванта достаются все новые документы, которые ставят под сомнение, а то и вовсе развенчивают многие мифы.

Нина Александровна (в детстве отец Шалом и мама Эртель Цукерманы звали ее Наха) рассказывает, что ее мама была самой младшей дочерью Залмана Моисеевича и Сары Хламовны Сутиных, т. е. младшей сестрой Хаима. Дедушка умер в 1932 г., а бабушка – в 1938. Годы их смерти подтверждены документально свидетельствами жителей Смиловичей. Таким образом, эмоциональные публикации об их расстреле нацистами при ликвидации Смиловичского гетто – всего лишь домысел, к сожалению, опубликованный в одной серьезной газете. Не погибли тогда же и их дети и внуки. Некоторые уехали задолго до Второй мировой войны в Америку. Другие же, как Нина Александровна, успели эвакуироваться, а затем вернулись на родину.

Племянница Х. Сутина Н. А. Ферапонтова