Художники Парижской школы из Беларуси. Эссе, биографии, путеводитель

Из окна мастерской Янкеля, сына Мишеля Кикоина, открывается изумительный вид на парк, на купол Дома инвалидов, отражающий последние лучи заходящего солнца. Прекрасная натура для трогающих душу пейзажей. На стенах же просторной мастерской, куда меня пригласили благодаря любезному содействию Елены Якуниной, президента ассоциации Gaelia, занимающейся продвижением во Франции художников из России, – яркие абстрактные полотна. Я не задаю вопросы, а просто слушаю живой рассказ жизнерадостного восьмидесятипятилетнего человека об отце, о сестре Клер, которая в свои девяносто лет совсем ослепла, о дяде Хаиме Сутине, о внучках другого дяди – Пинхуса Кременя, которые живут где-то совсем рядом, о его собственной жизни, сначала полной лишений в «Улье», а потом – ожиданий самого страшного в годы войны, о своей карьере как геолога и сопутствующих ей приключениях в Африке, а затем в Израиле. Туда он направился добровольцем для участия в арабо-израильском конфликте, но смог добраться на Синайский полуостров, когда война уже закончилась. Мы смотрим работы отца. Автопортрет, несколько пейзажей, написанных маслом, литографии, рисунки. При этом я чувствую внутренний дискомфорт от несоответствия реально увиденного с популярными описаниями творчества Кикоина как «полного жизнелюбия и нежности ко всему, что стремилась отобразить на полотне его кисть». Все оказалось несколько другим, гораздо более резким и экспрессивным. Позже я нашел у друга семьи Кикоиных, искусствоведа Лидии Лашеналь, объяснение этого дискомфорта. По ее мнению, Кикоин на самом деле не «круглый», как его представляют некоторые критики, а «прямоугольный» художник, лирик с острым взглядом, чеканным словом, уверенно шагающий по жизненному пути, гурман, игрок, не сдерживающий свой азарт, но укрощающий свою гордыню во имя веры в свое искусство и красоту мира. Подтверждением этого наблюдения служит и мнение о своем творчестве самого Кикоина: «Моя художественная манера очень проста: я впадаю в ярость в отношении самого себя, а если рядом домработница, то я испытываю ярость в отношении ее! Вот что помогает мне в работе; все это странно, но происходит все именно так! Необходимо, чтобы кто-то приводил меня в ярость; я в этом уверен, это, как Бальзаку кофе ночь напролет, в этом что-то есть; для работы… нужен возбудитель!»

Во дворе Дома-музея М. Шагала

Сцена из спектакля «Шагал, Шагал…»

Слово «ярость» не сразу пришло на ум как аналог французскому «colere». Злость, гнев… Нет, ярость! Скорее даже яростность. Демонстративная, как у Модильяни, скрытая угрюмостью, как у Сутина, или воспринимаемая, как оптимизм Кикоина. Но всегда ярость благородная, как у настоящих художников. Именно это свойство, присущее любому человеку, у многих обитателей «Улья» гипертрофировалось как реакция на унижения на родине, лишения во Франции и воплотилось в творческую энергию, сконцентрировавшуюся на полотнах.

Янкель рассказывает о том, что лет двадцать назад его друг, физик, показал книгу «Молекулярная физика», написанную советскими учеными Кикоиными. Янкель написал им письмо, чтобы выяснить, не состоит ли он с ними в родстве. Реакция последовала не сразу. У адресата к тому времени были достаточно сложные отношения с КГБ. Он позвонил старшему брату и сыну, рассказал о письме и о своем решении не отвечать. Родителей, которые могли бы пролить какой-то свет на давние семейные отношения, к тому времени давно уже не было в живых. Отец умер за несколько лет до войны, а мать, оставшаяся одна в Пскове, не успела эвакуироваться и разделила страшную судьбу евреев, попавших в руки немцев. Лишь через несколько лет внучка адресата, к тому времени натурализовавшаяся в Америке, нанесла визит Янкелю и его сестре Клер, выяснив при этом, что она принадлежит к ветви, происходящей от того же гомельского раввина, что и французские Кикоины. К еще одной ветви принадлежат кинорежиссеры и продюсеры Жерар Кикоин и его брат Жильбер.

Янкель вместе с сестрой Клер основал Фонд Кикоина. Основной своей задачей эта организация считает собирание работ Мишеля Кикоина и художников круга Парижской школы, издание альбомов и монографий, посвященных его творчеству, и «возрождение интереса, который подвигнул этих иностранцев из всех четырех сторон света собраться во Франции в начале века». В ответ на рассуждения о том, что было бы хорошо, если бы работы отца оказались на родине, звучит: «Слишком поздно». Янкель перечисляет музеи, в которые были проданы или переданы работы отца уже в послевоенное время: Музей Пети-Пале (Женева), Национальная галерея Виктории (Мельбурн), музей Тель-Авива, музей Израиля. Многие из картин все же остались в Париже и хранятся в Национальном музее современного искусства Центра имени Жоржа Помпиду и в Музее современного искусства города Парижа. При этом основная часть из них выставлена в Музее искусства и истории иудаизма. Правда, несколько работ хранится у сестры Клер. Теперь ее фамилия Маратье.