Худшие подруги

разворачивается и быстро удаляется прочь. Тогда я, поправив шапку, наклоняюсь, наскоро леплю кривой снежок и запускаю в Макара. Он, разумеется, пролетает мимо, но зато Бойко разворачивается.

– А драмкружок? – кричу я.

Макар лишь разводит руками:

– Я теперь не могу подвести Якова Ефимовича. У нас с ним

договор. Увидимся на выступлении, Аля.

Когда Макар уходит, я остаюсь в сквере одна. В меня летит

колючий игольчатый снег, из-за которого я вынуждена щуриться. От

обиды и горечи предательски щекочет в носу. А в голове почему-то

эхом звучат слова из нашего спектакля, которые в самом конце

произносит Яков Ефимович: «Любите, любите друг друга, да и всех

нас заодно, не остывайте, не отступайте – и вы будете так счастливы, что это просто чудо!» И речь его в эту минуту кажется мне насмешкой.

В глазах мокро от слез и от летящего в лицо снега. Я так мечтала, а

теперь… Лучше бы и не было на свете дурацкой любви.

Глава 11

Тася

– Тася! Мяч!

Слышу крик Карины и вскидываю руку вверх, защищая лицо, но

все равно получаю удар прямо по пальцам. Со злости пинаю летящий

к полу баскетбольный мяч и вскрикиваю от боли, пронзающей ступню.

Да что такое! Сегодня явно не мой день…

Хотя нет. Почему же? Все было прекрасно, ровно до того

момента, пока я не столкнулась в коридоре между спортивными

раздевалками с Глебом и его Ирочкой-Пупырочкой. Они зажимались

прямо у двери так, словно прощаются на сто лет, а не на полтора часа.

Хорошо хоть Глеб не привел свою возлюбленную прямо на

тренировку, иначе вместо щита я бы целилась только ей в лоб.

Прижимаю горящие пальцы к губам и отхожу к стене. Взгляд

улетает в направлении противоположной части зала, где тренируются

парни. Глеб с командой отрабатывают трехочковые броски. В груди

что-то жалобно скулит. Какой он все-таки…

Юдин выделяется из толпы. Так, наверное, было всегда, но я не

придавала этому особого значения. Голос парня звучит громче, смех –

ярче и выразительней. Он выше всех ростом и прыгает так, будто

собирается взлететь. Он классный и веселый. С ним не бывает скучно, а еще…

Опускаю глаза в пол, ощущая новую волну чувств. В последние

дни у меня два состояния: либо я готова рвать и метать, извергая

разрушающую энергию, либо мне хочется свернуться калачиком прямо

на полу и зарыдать что есть сил. И приступы сменяют друг друга так

быстро, что мне страшно открывать рот и говорить с кем-то, потому

что я могу сначала наорать, а после извиняться со слезами на глазах.

Аля даже предложила к врачу сходить, потому что так вести себя –

ненормально.

– Тась, ты как? – слышу рядом голос Дымарского.

А вот этот крендель раздражает меня даже больше, чем

существование Пупырочки, но… Ему еще можно пожить. Недолго и

не совсем счастливо. Ровно до тех пор, пока мы с Макаровой не

придумаем достойную месть.

– Нормально, – вздыхаю я, глядя на Олега, который строит

взволнованную и обеспокоенную мордочку.

– Дай посмотрю. – Он хватает мою руку и подносит к лицу, разглядывая ушибленные пальцы.

Так и хочется схватить его за нос и мотать из стороны в сторону: пусть взмолится о пощаде! Делаю глубокий вдох и тихий выдох… Как

мне сейчас не хватает Али рядом, только она может по-настоящему

меня успокоить. Но мысли о нашем примирении помогают не

выпадать из образа. Олежа – козлина, и ему придется за все ответить.

Скоро… Очень скоро…

– Поцелуй, – прошу я, делая жалостливые глазки, и легонько

перебираю пальцами, а в голове звучит демонический хохот.

Му-ха-ха-ха! Я полчаса не выпускала из рук мяч, а он где только

не валялся. На пальцах сейчас – столько же микробов, сколько на

блюдце, куда складывает чайные пакетики школьная повариха тетя

Даша. И судя по налету, она не мыла его… Хм… Никогда?

Олег ненадолго теряется от моей просьбы, но выполняет ее, чем

подкармливает моего внутреннего чертика.

– Лучше? – с нежностью спрашивает он.

– Я еще и ногой ударилась, – произношу, пребывая в образе

милашки Таси, и приподнимаю ногу. – Оближешь подошву?

Дымарский в ужасе распахивает глаза, пока я невинно хлопаю

ресницами. Я бы с удовольствием посмотрела, как он чистит мне

кроссовки, но, похоже, уже и так заигралась. Олежа скоро разрыдается

или психанет.

Что, теперь ему не так просто мне угодить? И как я вообще

высмотрела в нем что-то классное? Он – обычный лицемерный

хамелеон. В нем нет и капли индивидуальности.

– Шучу, – усмехаюсь я, ударяя парня по плечу чуть сильнее, чем

положено.

– Ха-ха, – совсем невесело отзывается Олег.

– Брось, пупсик. Не обижайся. Я любя…

Олег хмурит брови и нервно сглатывает, а я едва сдерживаюсь, чтобы не заржать в голос. Так весело бесить его, понимая, что он в

любом случае меня не пошлет. Он ведь заварил эту кашу с конкретной

целью и пока еще ее не достиг. Догадки есть, но я не уверена до конца.