Худшие подруги

– Дымарский – единственный, кто сегодня не вытворил какой-нибудь фигни, – произношу я, наблюдая, как Олег садится в машину.

– Он не из нашего зоопарка. Он другой, – соглашается Аля.

– А значит, год не будет скучным.

– Что ты имеешь в виду? – Макарова вдруг поднимает голову, поворачиваясь ко мне.

Смотрю подруге в глаза. Сердце разгоняется от волнения: я чувствую какой-то подвох в ее вопросе, чего не было, кажется, никогда.

– То, что он… – подбираю слова, замечая, как брови Али опускаются все ниже и между ними появляется хмурая складка, – …классный парень.

– Да. Классный… – кивает Аля и отводит взгляд, оставляя меня наедине с неловкостью.

– Аль, в чем дело? – ласково спрашиваю я, касаясь ее руки и наклоняясь вперед, чтобы вновь наладить контакт.

– Он мне… – тихо отзывается подруга. – Вроде как… нравится. По-настоящему. Не просто как человек.

Моя очередь отстраниться. Опускаю подбородок, собираясь с мыслями. Такого я не ожидала. Вернее, я видела, что новенький приятен Макаровой, но о чем-то большем… Я и не думала! Мы ведь с ним… Мы… Между нами что-то появилось. Искорка, интерес… Симпатия! Причем взаимная.

Вроде бы меня подташнивает.

– Тась… Судя по твоей реакции, я тут такая не одна.

Уже хотела было выпалить, что одна, но язык не поворачивается солгать. Кому угодно, только не ей. Мне тоже нравится Олег. До сегодняшнего вечера это не было таким явным, зато после… все именно так.

– Не одна… – выдавливаю сквозь сухость в горле.

– Не знаю, что и сказать, – растерянно произносит Аля.

– А я знаю. Мы в дерьме…

– Да. И я чувствую его запах.

Напряженное молчание сжимает со всех сторон. Сдавливает и душит. Этого ведь не могло случиться. Не с нами. Не может быть! Я не хочу в это верить! Не хочу!

Поднимаю голову и смотрю на Макарову. Я знаю девчонку десять лет. Она мне как родная. Да у нас иногда один мозг на двоих. А теперь еще и сердце? Бред какой-то…

Я люблю Алю. Очень сильно. И готова разделить с ней все-все. Только любовь разделить невозможно. Такое отдают полностью, а после прощаются навсегда. Конечно, о любви к Олегу еще и речи быть не может, но я что-то к нему почувствовала, а это уже звоночек.

Треугольник – опасная фигура. Вершины связаны между собой, и лишь две из них могут быть счастливы. Третья будет страдать. И я не хочу, чтобы третьей стала я… или Аля.

Правило номер восемь из нашего списка о крепкой дружбе стучит по черепушке, напоминая о себе. По сосредоточенному выражению лица подруги догадываюсь, что она думает о том же.

– Значит, Дымарский идет лесом? – спрашиваю с улыбкой, но без особого веселья.

– А у нас есть еще варианты?

– Если мы не хотим разрушить нашу дружбу, то нет.

– Значит, идет лесом, – твердо подводит итог Аля, но в ее голосе прослеживается легкая грусть.

Свет фар ослепляет на секунду. Вглядываюсь в очертания прибывшей машины. Большая и белая – папина. Очень кстати. Кажется, нам обеим нужны передышка и время, чтобы все обдумать и смириться. В конце концов, на Дымарском свет клином не сошелся. Ну, мальчик. Симпатичный и веселый. Таких будут сотни. Нам не из-за чего ссориться. Нужно только пережить минутную слабость, и скоро все станет как прежде.

– Обе к нам – или Алю домой? – уточняет папа, когда мы едем по улицам засыпающего города.

– Домой, – тихо отзывается Аля, глядя в окно.

Мы не договаривались о ночевке сегодня, и в ее ответе нет ничего необычного, но и спонтанные пижамные вечеринки для нас не редкость. Дымарский нас обеих немного выбил из колеи, и мне это совсем не нравится. Но сейчас я тоже хочу побыть одна, поэтому решаю не настаивать, а просто тоже отворачиваюсь к окну. В салоне автомобиля повисает гнетущая тишина, которую никто не собирается нарушать.

Привозим Алю к дому и ждем, пока она зайдет в подъезд. Прежде чем закрыть дверь, подруга оборачивается и машет на прощание. Поднимаю руку и активно ею трясу, даже не уверенная в том, что Аля меня видит.

«Все как всегда, ничего не изменилось», – твержу себе, а после устало откидываюсь на спинку сиденья.

– Вы поссорились? – спрашивает отец, поймав мой взгляд в зеркале заднего вида. – Вели себя слишком тихо.

– Нет. Просто вечер был стремным.

– А по-русски можно?

– Плохая вечеринка, пап.

– Хорошо, что она не последняя в вашей жизни.

– Точно… – вздыхаю я, выпуская наружу вместе с воздухом дурные предчувствия.

Она, может, и не последняя, но не хотелось бы, чтобы стала переломной. И не станет. Мы ведь все решили. Только почему мне так горько?

Когда мы с отцом выходим из лифта, в нос бьет резкий запах сигаретного дыма, а с этажа ниже слышится приглушенный знакомый голос. Короткие фразы, односложные ответы. Разговор по телефону, это точно.

– Пойди скажи Глебу, что я прощу его только один раз. В следующий – возьму за ухо и отведу к отцу.

– Не за что будет. Я ему сейчас оба уха оторву, – недовольно цежу я сквозь зубы.

Шагаю к лестнице и спускаюсь на пролет ниже. Глеб стоит лицом к приоткрытому окну, не замечая моего приближения. Верхушки деревьев качает тихий ветер, а внутри меня раскачиваются эмоциональные качели.

– Ага… Да… Угу… – говорит Юдин, придерживая мобильник плечом.