Хвала и слава. Том 2

Старый Яжина жил все в тон же большой низкой комнате с желтым роялем в углу, но, видимо, держали его здесь уже из милости, так как и видел и слышал он уже плоховато. Ходила за ним шустрая девица — Дануся. Но ей больше подошло бы имя Ягенка — такая она была сильная [58]. Так и носилась с топотом взад и вперед.

Разговаривать со стариком было трудно, — он не очень хорошо понимал, чего от него хотят, хоть и узнал обоих сразу. Он все трогал Мальского то за плечо, то за колено:

— Вы же с моим Рысеком дружны были!

И тихо всхлипывал.

— Никого, сударь, никогошеньки, — говорил он, указывая Янушу на пустую комнату. — Вот, один как перст. Дануся — это дочка дворника, а может, садовника… Ну, оттуда, знаете? Из Аркадии… Пан Эдгар ее знал. Такая славная была деточка…

Тут на сцену явилась сама Дануся.

— Дануся! — закричал старый Яжина. — Дануся! Подойди-ка к господам. Помнишь пана Эдгара? Куколок тебе вырезал…

Дануся пожала плечами. Ей казалось, что все, о чем говорит старый органист, всего лишь плод его размягченного мозга.

— Не помню я ничего такого.

— Может, угостишь господ чем-нибудь?

— А чем мне их угощать? Чаю могу дать…

— Ну так дай, деточка.

Выяснилось, что о письмах старик ничего не помнит. Он даже стал убеждать их, что никаких писем не было, что Эдгар никогда и не писал Рысеку и что он, Яжина, не помнит, чтобы он кому-либо говорил об этих письмах.

— Да как же так? Вы еще на похоронах Эдгара говорили!

— А, на похоронах, да, да… — согласился старик и вновь расчувствовался. — Да, на похоронах говорил вам, только это вовсе не письма, а открытка.

— Пусть будет открытка, — сказал Мальский, — все равно мы хотели бы на нее взглянуть.

— Ноты были, это верно… Вон там на рояле ноты его, Рысека, и пана Эдгара… Эти… как их Рысек называл?.. Ага, эскизы… Были такие эскизы. Да Гелена все пожгла. Еще перед смертью. Пожгла, это уж вы мне поверьте. Она все жгла и ломала. Такая уж она была. И к радио меня не подпускала…

— Ну а открытка? — спросил Януш.

Но старый органист не слушал его, уйдя в воспоминания о Гелене.

— Знаете, она ведь так мучилась! Целых десять дней… Ничего есть не могла. Все нутро у нее сожгло. Так ей, уж простите, клистир ставили из вина и молока… Ох, сударь, как она мучилась! День и ночь я с ней сидел. Все грехи ей за эти муки отпустятся…

И Яжина принялся искать платок.

— Вы насчет открытки говорили, — снова напомнил Януш.

Дануся принесла два стакана мутного чая.

— Дануся, а где же та открытка? Помнишь, такая голубая! От пана Эдгара!

— Да что вы, деда, привязались с этим паном Эдгаром! — буркнула Дануся, поставив стаканы на стол.

— Такая была ласковая деточка… — сказал старик, обращаясь к Янушу. — Поищи эту открыточку, Дануся, я тебе ее недавно показывал. Такая голубенькая, блестящая.

— А я ее у себя на стенку приколола. Нельзя, что ли?

— Так ты принеси, деточка, принеси…

— Я с вами схожу! — вскочил Мальский.

Дануся прошла через сени в тесную каморку. Там стояла аккуратно заправленная постель и столик. Больше ничего. Над постелью к полосатому ловичскому коврику была приколота открытка. Дануся неохотно сняла ее и молча, с угрюмым видом протянула стоявшему у порога Мальскому. Мальский с триумфом доставил ее в большую комнату.

— Есть, есть! — пищал он, размахивая открыткой.

Януш взял ее из рук Мальского.

Это была почтовая открытка несколько большего чем обычно, размера. На фоне ярко-голубого лакированного неба вырисовывалась Триумфальная арка в Париже. Рядом была изображена подкова, обвитая стебельками клевера с четырьмя листочками. Открытка была засижена мухами, но голубизна ее не вылиняла и, чистая, назойливо-броская, окаймляла изящные очертания арки. На другой стороне был адрес, написанный рукой Эдгара, и слева текст: «Сердечный привет из Парижа. Эдгар Шиллер». Вот и все.

Януш улыбнулся и отдал открытку Мальскому. Тот принялся крутить ее так и сяк.

— Никакой ценности это не имеет, — сказал Януш.

Мальский возмутился.

— Как это не имеет? А подпись?

— Подписей Эдгара много, хотя бы на счетах от портного.

— И больше у вас ничего нет? — с отчаянием обратился к Яжине Мальский.

— Нет, нету. И никаких писем никогда не было. Пан Эдгар наезжал порой, и то давно это было, а писать не писал. Может, у Гелены что было…

Януш промолчал, не желая затрагивать эту щекотливую тему.

— Какие-то бумаги она жгла… — И старый органист вдруг замолчал, беспомощно глядя на Мышинского.