Хвала и слава. Том 2

Януш вновь взял открытку. Каким это чудом Эдгар, который всегда старался писать на отличной или уж во всяком случае на приличной бумаге, Эдгар, не любивший открыток, как мог он купить такое уродство и отослать его в Лович? Неужели у него не было под рукой другой открытки? Или кто-нибудь поднес ему эту как образец безвкусицы? А может, шел Елисейскими полями и наткнулся на несчастного старичка, умолившего купить у него несколько открыток? Дату Шиллер не поставил, число на почтовом штемпеле стерлось. Сама открытка не выцвела, но оборотная сторона пожелтела — видимо, долго лежала на солнце. Клочок бумаги, привет одного покойника другому. И никому уже не установить, когда Эдгар отослал эту открытку и когда Рысек ее получил. Может быть, он был уже болен? Послание от брата к брату, к брату по болезни, по смерти. Канувший в ничто миг жизни человека. «И какого человека!» — мысленно добавил Януш.

Мальскому непонятно было его состояние.

— Ну что ж, — произнес он вдруг так громко, что Януш даже вздрогнул, — придется возвращаться ни с чем, вернее, с этой жалкой добычей. А?

Януш хмуро взглянул на него.

— Боюсь, что даже без этой добычи, — спокойно заметил он.

— Вы что, не возьмете эту открытку?

— А зачем?

— Как это зачем? Это же открытка от Эдгара!

— Никакого пробела в его биографии эта открытка не заполнит. На ней даже числа нет.

— Мы располагаем периодом ad quem [59], — важно заметил Артур.

— Возьмите, дорогие, возьмите, — принялся уговаривать старый Яжина, ерзая в своем кресле. — На что она нам?

Дануся, стоя у порога, хмуро прислушивалась к этому торгу и разговорам о «ее» открытке.

Януш взглянул на нее, улыбнулся и, подойдя к ней, протянул открытку.

— Возьмите, Дануся, и приколите обратно на стенку. Это открытка от одного великого человека, который любил вас, когда вам было три года.

Дануся вспыхнула, опустила глаза и почти вырвала открытку из рук Януша. Лицо у нее было такое, точно все вокруг издевались над ней. Повернувшись на пятках, она скрылась и не показывалась до конца их визита, который, впрочем, уже подошел к концу.

— Обидно, — сказал Мальский в автомобиле, — вы лишились ценной вещи.

— Не лишился, — ответил Януш, — а оставил ее там, где она должна быть по самой своей природе.

— Ах, никогда не известно, где она, истинная природа вещей, — погрустнел вдруг Мальский и, поглядывая близко посаженными глазами на мелькающие мимо деревья, стал вдруг похож на маленькую грустную обезьянку.

Януш отвернулся от этого зрелища и сказал:

— Не так быстро, Фибих.

И подумал: хорошо, что приехал этот Мальский и разделил его одиночество.

Но долго выдержать совместную жизнь с ним в тесном доме было трудно. Артур не спал по ночам, и Януш слышал, как тот не находит себе места и крутится в постели. По вечерам он слушал радио, которого Януш не выносил, утром опаздывал к завтраку. Но Ядвига на него не жаловалась.

— Хоть поговорить с ним можно. И слушает тебя.

Это означало, что Януш ее не слушает.

Спустя некоторое время Януш решил, как он это шутя сформулировал про себя, «перебросить Мальского на более широкий фон», и предложил тому поехать в Закопане, побродить по горам. Мальский с легкостью согласился.

— Я еще никогда не был в Закопане, — не без грусти признался он.

— И гор не видели?

— Не видел.

— Ну вот и поехали!

Это путешествие в горы разительно отличалось от прежних вылазок Януша. Причина крылась не в том, что некогда он был здесь с Генриком Антоневским, ныне воеводой на пограничных землях, а теперь вот с Артуром Мальским. Артур был даже ближе ему из-за того, что боготворил Эдгара. Вернее, Янушу было приятно убедиться, что встречаются еще, оказывается, столь сильные привязанности, что вообще существует еще такое чувство на свете. Да к тому же здесь, в стране, где отношения между людьми вообще не отличаются теплотой.

И в Закопане и в горах все, разумеется, было иным, так как времени с той памятной вылазки в 1920 году прошло немало. И люди были иные, и на горы они реагировали иначе, и прежде всего сам Януш был иным и по-иному на все реагировал. Так, он не мог побороть грустное чувство, охватившее его, когда он увидел толпы на Крупувках и им пришлось толкаться в очереди за билетами на Каспровый. Да, за билетами. Ведь теперь экскурсантов доставляли на Каспровый в вагончиках, а уж оттуда можно было двинуться дальше. Да и какое там «двинуться», когда на крохотных ножках Мальского были хорошенькие желтые ботиночки, которые разлезутся тут же, прежде чем они спустятся с Лилёвого в приют! Перевал на Лилёвом показался Янушу совсем другим, поскольку попали они туда «сверху»; а ведь раньше, когда туда добирались снизу, совершая томительный и вместе с тем такой чудесный подъем, все время манила перспектива увидеть это некогда самое красивое зрелище — задумчивое одиночество Верхтихой Долины.

— Это просто невероятно, это что-то нереальное! — восклицал Мальский, не обращая внимания на удивленных соседей, когда они вышли к приюту на Каспровом. Но Януш уже настолько свыкся с Мальским, что воспринимал его слова без всякого раздражения и даже растроганно.