Как-то ночью я приехала в отдаленный дом в лесу, несколько часов езды от Сан-Франциско, там были школьники и их родители. Билл был отцом, который организовал вечеринку, он встретил нас с моей подругой Уитни, которая меня туда привезла, как давно потерянных родственников, и пригласил на торжество. Стол изобиловал домашней едой, домашнее пиво лилось рекой, и все сидели вместе на полу гостиной с инструментами в руках и пели песни. На кухне мы с Уитни признали, что чувствовали классическую семейную зависть. Каким образом все эти семнадцатилетние подростки хотят проводить время со своими родителями?
Я взяла тарелку с тортом и фруктами и вышла на крыльцо, я вдыхала запах сосен и смотрела, как дети по очереди поджигают трехметровую металлическую скульптуру, из макушки которой пылал огонь. Я поговорила с Биллом, идеальным отцом.
Год назад умерла его дочь-подросток. Он показал мне ее картины. Он сказал, что в какой-то степени эта вечеринка была для нее – она стала празднованием ее жизни. Позже я сыграла песню Lost – которую я, к слову, записала благодаря этой вечеринке после Kickstarter – на пианино в гостиной, пока все собравшиеся, взрослые и молодые, взялись за руки и подпевали. Я не могла поверить, что они все знали слова.
Это все было так реально.
Я записывала этот альбом в течение нескольких месяцев – Джерек, Чад, Майкл и я провели целый месяц в Мельбурне, разрываясь между репетиционными залами и студиями звукозаписи, чтобы воплотить мои драгоценные песни в жизнь во всей красе. Только одна песня была записана только лишь с помощью пианино (The Bed Song, которую мы перезаписывали как минимум двадцать раз, чтобы получить правильное звучание), остальные сопровождались аккомпанементом, который создавался разными членами группы, мы делились своими звучаниями и структурными идеями за круглым столом. Майкл занимался барабанами. Чад часами настраивал правильный звук у синтезатора. Джерек создал пять прекрасных аранжировок песен со струнными и духовыми инструментами, и мы наняли местного музыканта на несколько дней работы в студии. В какой-то момент нам нужен был глокеншпиль. Я назвала альбом Theater Is Evil, а потом изменила на Theatre Is Evil (британское написание) из-за многочисленных просьб, которые появились в день объявления названия, когда британцы и американцы начали спорить из-за этого. Пролитие крови было не нужно: они устроили голосование, и британцы победили.
Несколько недель спустя официального выхода альбома в магазинах вся группа отправилась в мини-тур, чтобы провести обещанные вечеринки с ограниченным количеством жертвователей до двухсот пятидесяти человек, которые проходили в странных маленьких галереях, арт-пространствах и маленьких клубах. Публика общалась, мы исполняли специальные акустические версии песен, а иллюстрации из альбома мы развесили на стенах. Я наняла около тридцати пяти художников, скульпторов и фотографов – в большинстве своем моих друзей, – для создания работ, на которые их вдохновили слова песен. За каждую работу артисты получили по пятьсот долларов, и мы отправили их все на вечеринки, которые проходили в Нью-Йорке, Берлине, Лос-Анджелесе, Сан-Франциско, Бостоне и Лондоне. Мы собрали пакеты с подарками для всех жертвователей, которые присутствовали на вечеринках, в которые входили повязки на глаза, диски, именные канцелярские товары и в большинстве городов поддержанные книги, приобретенные в местных магазинах. Каждое утро перед вечеринками я забегала в магазин поддержанных
книг, чтобы купить около трехсот штук (это походило на сметание полок в супермаркете) и раздавала их на вечеринке.
За несколько дней до первой творческой вечеринки у меня появилась идея, чтобы фанаты разрисовали меня, – я не уверена, откуда берутся эти идеи – и написала своей ассистентке Супер-Кейт купить упаковку маркеров:
Люди в этих комнатах были моей фан-семьей, я верила в них. Они верили, что я сделаю альбом, я позволила им разрисовать мое обнаженное тело, чтобы показать, что я тоже им доверяю. На паре вечеринок я была уже готова раздеться, но решила этого не делать, так как я чувствовала себя не в безопасности. На разных вечеринках мы пробовали рисовать разными приборами: одна из первых ночей была ужасной, так как нам удалось найти лишь маленькие дешевые маркеры, которые продаются в аптеке, которые очень плохо пишут на влажной коже. Все пытались что-то на мне нарисовать, но мне казалось, что в меня впиваются сорок маленьких вилок. Мы все повернули это в шутку. Однажды мы использовали кисти. В другую ночь мы попробовали рисовать пальцами. Это было занимательно.
Каждую такую ночь – когда я расправляла руки, закрывала глаза и позволяла фанатам рисовать на своем теле, – я чувствовала себя на экзамене по доверию.