Хвост виляет собакой

Я не хочу приводить абсурдный пример, но представьте себе Супербоул. Теперь представьте, что у него нет четвертой четверти. И вообще нет никакого конца. Никто не знает, когда закончится игра и закончится ли вообще. Они играют весь день. Потом всю ночь. Следующий день, следующий вечер, всю неделю. Все больше и больше игроков с обеих сторон получают травмы. Вперед выходит одна команда. Потом другая. Ограничения по времени нет. Нет максимального результата. Они просто продолжают продираться сквозь грязь. Весь первоначальный состав выбыл, покалечившись. Теперь калечатся запасные. И запасные запасных. Тренеры хватают с улицы парней, которые не хотят играть, и заставляют их выходить на поле. Они тоже становятся калеками. Там много грязи. Очень скоро Америка устанет от такого Супербоула.

Даже спортивные репортеры, которым платят за то, чтобы они были болельщиками, заскучают наблюдать за такой долгой игрой. От скуки они придумают вопросы: правильно ли, что страдает столько людей? Не пора ли прекратить игру? Зачем мы играем? Может быть, это игру следует запретить? У них нет никакого злого умысла. Им просто нечем больше заняться.

– Критики не убивали Вьетнам. Просто это был паршивый фильм, который слишком затянулся. Люди стали уходить с сеанса. А вот Вторая мировая война была отличным фильмом, идеальной историей, хорошо сыгранной, с хорошим темпом. Все хотели досмотреть ее до конца.

Президент что-то задумал. Он встал и принялся расхаживать, жестикулируя на ходу.

– Парни, я собираюсь раскрыть вам один секрет. В обычной ситуации я бы этого не сделал. Я бы унес тайну с собой в могилу. Но я думаю, что мы вчетвером зашли достаточно далеко, и я не думаю, что нас повесят по отдельности. Нас повесят всех вместе. Хотя нас вообще вряд ли будут вешать, ведь никто не понимает наших мотивов. Возможность стать лидерами. Шанс наконец-то вывести Америку из вьетнамского маразма. И показать миру, что мы – не покалеченный или связанный гигант, как бы это ни называли. Мы – не бумажный тигр.

– Вы только выслушайте меня. Гитлера должен сыграть Саддам Хусейн. Он мой друг. Я знаю, что это решение принимает директор по кастингу, – сострил президент, – и надеюсь, что ты не почувствуешь, что я наступаю тебе на пятки, Джон. Друзья ведь называют тебя Джоном? Так? Или Линком?

– Я согласен на Джона, господин президент.

– Можешь называть меня Джорджем, я не против. Если мы когда-нибудь пойдем с тобой по телочкам, сможешь называть меня Буши. Так, Джимми?

Когда президент был доволен собой, он начинал шутить. Но затем он вернулся к делу.

– Я пытаюсь сказать вам, что имел дело со всеми этими людьми. Моего опыта достаточно, чтобы судить, с кем можно вести дела, а с кем нет. Есть секреты, которых я не могу вам рассказать, но Саддам Хусейн, там, в Ираке, вполне может быть тем человеком, которого можно задействовать в этой истории с новым Гитлером[113].

– Мне нравится в Саддаме то, что он честно играет в игру. Он заключил сделку и, черт возьми, выполнил свою часть. И он не сливает информацию в прессу. Не то что эти иранские ублюдки. Они сливают информацию, а в мокрых штанах остаемся мы[114]. А когда он узнал, что мы помогаем Ирану противостоять ему, разве он удрал с позором? Нет. Он сразу же вернулся и знаете, что он сказал? Он сказал: «Эй, ребята, если вы решили так поступать, то давайте мне еще. Уравновесьте все, вы у меня в долгу». Понимаете теперь, почему мы можем иметь с ним дело? Мы можем сказать Саддаму Хусейну: «Как насчет вторжения в Кувейт? Ты будешь выглядеть героем для арабского мира, таким же великим, как Гитлер. У нас будет война, и пусть победит сильнейший». Он любит добрую драку.

Бигл, достаточно раскрепостившись с президентом, чтобы начать делиться своими ощущениями и видением, воодушевленно сказал:

– Я это вижу как множество низкотехнологичных видеозаписей высокотехнологичных операций. Например, ночные бомбардировки в инфракрасной съемке. С точки зрения образов одна вещь должна занимать абсолютно центральное место. Я уверен, что вы знаете – у меня был доступ к пленкам и видео Пентагона, даже к совершенно секретным материалам, и я хочу сказать за это спасибо, это помогло, очень помогло. У них есть такие умные бомбы, с лазерным наведением, с компьютерным наведением, они могут сбрасывать их на малюсенький пятачок – по крайней мере, так говорят. И я хочу снять, как одна из этих умных бомб летит прямо в дымоход Саддама. Она попадает прямо в дымоход, затем все здание как бы раздувается и – бум! Взрывается. Прямо у него в дымо– ходе.

Это покажет Америке, что это операция, а не бойня. Что мы поражаем военные цели, а не женщин и детей. Это не Вьетнам. Это хирургически точные удары. Мы покажем по каждому телевизору в стране и – через спутник – по каждому телевизору в мире, что это, черт возьми, операция.

Буш ответил: