Хвост виляет собакой

– Какого черта кому-то бежать из Камбоджи во Вьетнам?

– Зачем кому-то продавать камбоджийских девушек, когда есть столько вьетнамок? Они не то чтобы заметно отличаются. Не то чтобы у них были светлые круглые глаза. Но разница есть, Джо. Конечно, чтобы отличить, надо быть знатоком.

– Я думал, у тебя есть подружка. Та репортерша.

– Знаешь, я вряд ли когда-нибудь смогу вернуться к западным женщинам. Они требуют. Спорят. Восточные женщины ставят мужчину выше себя – так завещал Конфуций. Западная женщина скажет, что это неправильно. Но если у мужчины есть выбор между женщиной, которая смотрит на него как на господина и повелителя, и женщиной, которая всегда пытается взобраться наверх, чтобы посмотреть на него сверху вниз, то он никогда не выберет вторую. Я рад, что моя сестра родилась в Бостоне и училась в Рэдклиффе, а не родилась в Дананге и не училась у мадам Тьеу. И если ее муж не возражает против того, что она вскакивает, чтобы принять душ сразу после секса, как будто это грязное дело, то это его проблема, а не моя. Да благословит и сохранит их Бог.

– Мы проигрываем, да?

– Да, черт возьми. Мы проигрываем, нахрен. Ты и сам это, нахрен, знаешь. Ты, нахрен, знал это, когда был новичком. И что с этим делать? Пойти и убить еще несколько человек?

– Это моя работа, – говорю я. – Если у тебя есть другая работа, я готов выслушать предложения.

– А война – это хорошая работа, Джо?

– Да, самая лучшая, Грифф.

Он бросает на стол несколько купюр. Официант надеялся на все что угодно, кроме монет и вьетнамских денег. Но он ничего не говорит.

– Пойдем к мадам Тьеу. Новые камбоджийские девчонки. Им больше негде жить. Их дом превратился в воронку от бомбы. Они рады работе. Возьмем по две за раз. Возьмем четырех на всех и будем передавать их друг другу. Идем, приятель.

Я думаю об этом. Но говорю:

– Нет.

– Пойдешь к Дао?

– Да, – говорю я.

– Ты упускаешь свои возможности, Джо. Если мы проиграем, они вышвырнут отсюда наши чертовы жалкие белые задницы, ты вернешься в Штаты – а ты вернешься, если выживешь, – и пойдешь к какой-нибудь шлюхе. Узнав об этом, твоя жена достанет нож или позвонит своему адвокату. Но вьетнамские женщины не такие. Они понимают, что мужчина есть мужчина.

– Не знаю, Грифф. Думаю, Дао обидится, если я пойду к мадам Тьеу, а не домой.

– Домой, Джо, домой? Ты начинаешь называть что-то во Вьетнаме домом? Ты становишься туземцем, Джо? Белый человек должен остерегаться этого, ему надо стремиться на родину.

Примерно через три мили мне всегда становится легче. Я уже добежал до обрыва, который обозначает шестую милю. Я разворачиваюсь, чтобы возвращаться обратно. Примерно через полмили я вижу Мэгги, которая все еще бежит. Она молодец. Когда мы встречаемся, я жестами уговариваю ее повернуть, остаться со мной. Она хотела бы заупрямиться и показать свой характер, но уже и так пробежала примерно на пять миль дальше, чем привыкла. Она поворачивает. Я немного замедляю шаг, настолько, чтобы она могла бежать рядом со мной. Я больше не злюсь. Злость вышла с потом. Мы бежим в тишине. Больше никаких вопросов. Мы существуем в пространстве, где похоть, желание и все остальное сдерживается и перестраивается под устойчивый ритм.

Мэгги становится больно. Я молчу, просто пытаюсь поддержать ее своим бегом. Как будто мы с ней в одном взводе. Это работает. Она уходит от боли в состояние транса. Может быть, она чему-то учится. А может, уже знает.

Вот что я вам скажу: Мэгги для меня загадка. Я почти не задаю ей вопросов, потому что не знаю фактов. Я не знаю о ней ничего, кроме того, что она существует.

В поле зрения появляется дом. Увидев цель, она выходит из транса. В нее проникают мысли об остановке, отдыхе, усталости, боли, и это влияет на ее темп.

– Нет никакого конца, – говорю я ей. – Мы не будем останавливаться у дома.

– Хорошо, – говорит она и выпрямляется.

По мере того как мы подходим все ближе и ближе, она начинает надеяться, что я лгу. Что мы остановимся. Ее бег все время меняется. Когда она думает, что конец близок, бег становится рваным, а когда она думает, что конца нет, выравнивается. Когда мы останавливаемся прямо у дома, она приходит в восторг. Она берет меня за руку и опирается на меня, как будто не может идти. К завтрашнему дню она, наверное, и правда не сможет.

– Расскажи, – говорит она. – Я хочу, чтобы ты мне рассказал.

– Да.

– Кем она была?

– Ее звали Дао Тхи Тхай.

– Звали?

– Звали.

– Мне жаль, Джо.

Я пожимаю плечами.

– Что с ней случилось, Джо?

– Дружественный огонь.

– Дружественный огонь?

– По врагу.

– Какому врагу?

– И вправду. По какому врагу?

– Не говори загадками.

– Загадками?

– Не надо так… просто ответь так, чтобы я поняла. Скажи и все. Я больше не буду спрашивать.

– Ее подстрелили. В Хюэ. В нашей квартире. Где мы жили вместе.

– Кто? Кто в нее стрелял?

– Друг или враг, я не знаю. Да это и не важно. Дружеский огонь, вражеский огонь. Все равно. Ее люди были моими врагами. Мои люди были ее врагами. Враг моего друга – мой враг? Может, это стреляли даже не в нее. Мы были там, чтобы убивать. Они были там, чтобы убивать.

– Ты сильно любил ее, Джо?