Кьяра

И не дожидаясь ответа, старуха бросилась к открытому окну и заголосила:

– Вейна! Вейна! Приведите мне Вейну!

Бабушка

Не знаю, пошел ли кто-то за этой Вейной, но Леда Вашти разглядывала меня пристально и как-то недобро. Потом заговорила:

– Однажды девочка, что жила здесь и приходилась дочерью Вейне и следом королю Двузу, нашла на берегу моря два камешка. Это были слезы туатлина.

– Туатлина?

– Ты не знаешь, кто это. В Суэке о нем не говорят. Огромная рыба, что приходит в Круговой пролив из океана, она, наверное, больше всего нашего острова, но быстра, как ветер. Говорят, раньше океан кишел ими, но люди из-за страха или наживы истребили их всех давным-давно. Легенды – вот все, что осталось от них. Легенды и слезы – прозрачные камешки, которые иногда, очень редко, раз в сто или двести лет, можно найти на берегу. Говорят, тот, кто найдет слезу туатлина, может вызвать его из морских глубин. Иногда я думаю, что твоя мать покинула наш остров, усевшись ему на спину.

Маленькая старушка, аккуратненькая и чистенькая, как крепкое яблочко, вошла в дом, молча кивнула Леде Вашти и посмотрела на меня. Вдруг она зажала рот рукой, потом качнулась ко мне и замерла, а из глаз потекли молчаливые слезы.

– Твоя мать умерла? – напрямик спросила Леда Вашти, и я увидела, как глаза старушки наполняются болью.

Я кивнула.

Две старухи – одна требовательным взглядом, вторая неприкрытым горем – заставили меня рассказать, как умерла мама, а потом – как я потеряла отца, и еще много чего такого, что я не хотела больше вспоминать: как мы жили вместе, как были счастливы, как я росла, и все мамины истории.

Леда Вашти обняла молчаливую старушку и сказала почти нежно:

– Твоя дочь была счастлива, Вейна. А теперь вот у тебя есть внучка.

Вейна робко подошла ко мне и провела ладонью по моей щеке. От нее пахло пряными травами, влажной землей, немножко морем, немножко древесной корой. Это был хороший запах, родной. Я неловко обняла ее в ответ и наконец-то поняла и мамин страх, и слова королевы, я нашла ответ на свое вечное «почему» во время тайной стрижки: любой король будет моим кровным родственником.

Я стала жить с бабушкой. Бабушка! Как странно называть так кого-то… Папины родители умерли, когда я была еще слишком маленькой, чтобы их помнить. У меня раньше никогда не было бабушки. Когда вечером я легла спать в ее доме, на второпях сколоченной каким-то парнем кровати, и бабушка укрыла меня одеялом, подоткнув его со всех сторон точно так же, как это делала мама, я заплакала. Тогда она запела мне колыбельную. Ту самую, что пела мама. И я шептала слова:

Спи, звоночек мой усталый,
Лори-лори-лей.
Спи, прижмись покрепче к маме,
Лори-лори-лей.

Я шептала слова, потому что сама бабушка Вейна не могла их произнести, она – немая.

Леда Вашти сказала, что она потеряла голос после обряда. Но мне не мешала ее немота. Она писала мне ласковые записки на дощечках и коре деревьев, но редко, надо было экономить материал для письма. И мы могли часами просто сидеть рядом и смотреть на море или молчаливо работать в ее крохотном садике рядом с домом. Это было ее дело на острове – выращивать пряные и лекарственные травы.

– Здесь все должны заниматься чем-то полезным, – сказала мне Леда Вашти еще в первый день. – Иначе нам просто не выжить. Мальчики собирают дрова, ловят рыбу. Девочки пасут коз, варят сыр, вымачивают акиру, чтобы сделать ткань для одежды… Твоя бабушка выращивает овощи и травы. Подумай, что будешь делать ты.

Я кивнула.

С бабушкой хорошо, да, но я сыта по горло посадкой, прополкой, мне этого в Садах хватило. Мне больше нравилось бродить по берегу моря, собирать ракушки, камешки и разные причудливые деревяшки, выброшенные волнами. Если я находила ракушки с моллюсками, то отдавала их Тонте. Она варила их в крутом кипятке, ловко выковыривала мясо из ракушки и поливала пряным соусом. Это было одно из любимых блюд на острове. Так что Леда Вашти согласилась, чтобы сбор ракушек стал моей работой. Теперь я могла сколько угодно бродить по берегу.

Иногда ко мне присоединялся кто-нибудь из старух, и я не была против. Я люблю старух. Они знают так много и так много умеют! И даже самые глупые из них уже мало чего боятся и никуда не спешат. Им уже не надо завидовать, строить козни, ненавидеть, подстраиваться под кого-то. Хорошо бы миром правили старухи. Я подумала об этом и тут же вспомнила Пряху. Меня передернуло.

На третий день я подслушала разговор. Я слонялась по острову без дела и, проходя мимо домика Леды Вашти, услышала, как она разговаривает с кем-то обо мне.

– …не могу избавиться от этой мысли. Зачем-то ведь Пряха это сделала! – сказала Леда Вашти, и я подкралась к окну, чтобы лучше слышать.

– Может, просто пожалела девочку? – спросил кто-то, я не узнала голоса.

– Пряха? Обряд есть обряд, Пряха не может его нарушать. И все же она оставила Кьяре сережку ее матери, не сняла, не сожгла в пасти Семипряха… Почему?

– Может, дело в самой сережке?

– Может. Или в ней, или в Кьяре.