— Позвольте с вами не согласиться, господин Орловский. Я несу ответственность за всё, что делают мои родственники. Следовательно то, что сделала с вами Амели — полностью на моей совести. Еще раз прошу прощения, — старик скорбно склонил голову, демонстрируя, какую боль ему причиняет поведение внучки. — Разумеется, все неудобства, моральные и физические, будут вам компенсированы.
— Как вы нас нашли?
— Датчик контроля физического состояния, — сообщил старик. — Такие есть у каждого члена моей семьи — из-за моего положения, они часто подвергаются опасности. Похищение с целью выкупа. Обычная рутина для таких людей, как мы…
— Вы всегда знаете, где она, — сказал Мирон.
— Моя внучка отличается несколько… импульсивным характером, господин Орловский. Время от времени мне приходится защищать её. Даже от себя самой. Это неизбежно: Амели выросла в атмосфере вседозволенности, и её характер — прямое следствие издержек воспитания. Опять же, моя вина. Я должен был изолировать ребенка от влияния взбалмошной матери и беспечного отца.
— И что с ней сейчас? — Мирон не хотел углубляться в хитросплетения отношений в семье Карамазова.
— Всего лишь спит. Некоторое время назад были опасения за её жизнь, но сейчас всё в порядке. Доктор дал ей успокоительное.
— Доктор?
— Когда поступил сигнал о нестабильном состоянии Амели, я сразу выехал на место. Прихватив бригаду медиков, разумеется. Нам уже приходилось оказывать ей помощь… такого рода. Необдуманные эксперименты с наркотическими веществами, экстремальные виды спорта. К сожалению, у меня нет полномочий запереть её или другим образом изолировать от нежелательных увлечений. Только оказывать посильную помощь, когда внучка в ней нуждается.
В голосе старика была искренняя забота. Похоже, он и вправду любил свою внучку.
— Что с ней?
— Кома. Так как вы с ней оба были в Плюсе, врач предположил, что причиной был глубокий эмоциональный стресс. У вас есть какие-то соображения по поводу того, что это могло быть?
— Да, — кивнул Мирон. Мокрая рубашка неприятно липла к коже, да и пахнуть вокруг уже начинало. — Но, честно говоря, я еще не готов ими поделиться.
— Справедливо, — кивнул старик. — Вы мне не доверяете. — Мирон промолчал. Зачем отрицать очевидное? — Но я берусь заслужить ваше доверие, господин Орловский. Я хочу, чтобы мы стали союзниками.
— Союзниками? Серьезно? После того, как я украл у вас конструкт, после того, как… — он хотел сказать: «вы убили моего отца» — но понял, что доказательств, кроме слов Платона, у него нет. Оборвав фразу, Мирон сказал: — Вы — глава огромной корпорации. А я — никто. Песчинка, случайно попавшая в жернова.
— Дзайбацу, — негромким голосом перебил старик. — У нас в Японии принято говорить дзайбацу. А я — всего лишь председатель правления. А вы — не песчинка, господин Орловский.
— Ну хорошо… Вы — глава одного из крупнейших дзайбацу в мире. У вас в подчинении тысячи сотрудников. Непобедимые клоны. Я слышал, у вас даже есть своя армия… Зачем вам такой человек, как я?
Старик откинулся в кресле, усаживаясь поудобнее. Достал из внутреннего кармана двубортного пиджака сигару, тщательно осмотрел её. Затем, из кожаного футлярчика извлёк ножницы. Обрезал кончик. Затем достал небольшую коробочку, достал спичку — настоящую, деревянную, — и прикурил.
Мирон смотрел на его действия, как завороженный. Чтобы кто-то так поступал, он видел только на голоэкране. В жизни — никогда. Слишком архаично. Слишком дорого.
Запах от сигары, к его удивлению, был очень приятный. Ваниль, может быть, вишня, еще что-то тонкое, почти неуловимое…
— Вкусно пахнет, — заметил он.
— Настоящая Вегуэрос Тападос, — откликнулся старик. — В мире осталось всего пара сотен коробок — их уже не выпускают… Вы в курсе, что десять лет назад новый штамм мучнистой росы уничтожил лучшие сорта табака?
— Нет.
— Я старый человек, господин Орловский. И я прожил хорошую жизнь. Я застал много такого, что уже недоступно вам, молодым… Марочные вина — милдью, поразивший лучшие винные сорта, уничтожил все виноградники в Европе; лошадей, настоящий мёд, бродвейские мюзикхоллы… Оперу — после того, как коронавирус разогнал людей по домам, никто больше не ходит в театры. Их превратили в склады медикаментов… Я — не религиозный человек, господин Орловский, но видит бог: наше поколение было куда счастливее, чем вы. Когда я был молодым, мир был намного богаче… И в то же время проще.
— И чем же?
— Было очень легко решить, на какой ты стороне. Япония была Японией, Россия — Россией… Тогда еще были границы.
— Зато сейчас не нужно проходить тщательную проверку и получать разрешение, чтобы жить, где вздумается.
— Верно, — старик кивнул. Жесткая щеточка усов на верхней губе приподнялась и опустилась — Карамазов улыбнулся. — Не поверите, но я сам приложил к этому немало усилий… Я ведь, господин Орловский, не за то, чтобы вернуть прошлое.
— А за что тогда?