Кибердемоны 3. Динамический хаос

— Через пять минут, — шепнула Амели, когда последний из родственников — старик с невероятно торчащими желтыми зубами — отошел. — Ты скажешь что-нибудь по-русски. Что угодно, они всё равно не поймут. Я выплесну тебе в лицо шипучку. Один из слуг проводит тебя наверх, в гостевую комнату, чтобы привести себя в порядок. Как только ты уйдёшь, они набросятся на меня. Так что время у тебя будет.

— Набросятся?

Мирон живо представил, как вся свора, обнажив фамильные клинки, с пронзительным визгом несётся к Амели.

— Мать потребует, чтобы я тут же разорвала помолвку. Тётушки захотят знать подробности о твоих извращенных вкусах, дядя Нобору — номера твоих банковских счетов, чтобы провести подробный аудит перед слиянием.

Увидев его замешательство, Амели рассмеялась.

— Для них помолвка — это не семейный союз. Женятся лишь для того, чтобы укрепить положение. Занять более выгодную политическую позицию. Чтобы получить влияние и контроль.

— Но я — никто, — Мирон оглядел родственников, нет-нет бросающих на него любопытные взгляды. — У меня нет никакого положения.

— Ошибаешься, — хитро прищурилась Амели. — Еще до того, как мы пересекли границу анклава, ты значился в мировом рейтинге, как владелец одной из самых крупных корпораций России. Крыло Ангела — после развала Технозон ей принадлежит сорок два процента сети Нирваны. В данный момент ты — один из самых завидных женихов планеты.

Анонимусы, — подумал Мирон. — Возможно, провернуть такое для них и не раз плюнуть, но вполне осуществимо.

— Крыло Ангела — твоя компания, — сказал он. — Так же, как Хиномару.

— Никто этого не докажет, — улыбнулась Амели. — Кроме твоего брата, конечно. Но к счастью, он сейчас недоступен.

— Если я такой богач, почему Валери взбесилась? — спросил он, но тут же кивнул сам себе. — Можешь не отвечать. Я русский. Она ненавидит русских. Так же, как и ты.

— Пора, — сказала Амели. — Давай, скажи мне какую-нибудь гадость.

— Ты бессердечная сука, — сказал Мирон. — А потом добавил. Громче: — Ты убила своего деда.

Такого эффекта он не ожидал. Глаза Амели, став огромными, вдруг наполнились слезами, по лицу прошла судорога. Она дёрнула свободной рукой, будто ожидая, что в ладони появится меч. Но затем опомнилась и плеснула ему в лицо из бокала.

Глаза защипало.

Мирон почувствовал, как капли, падая с подбородка, глухо ударяются о туго накрахмаленную манишку.

Эти слова вертелись на языке на протяжении всего времени, что они провели вместе. Почему он сказал их именно сейчас? — Мирон и сам не знал ответа.

— Достало всё, — громко сказал он по-русски. — Где в этом гадюшнике можно умыться?

Безмолвный слуга — европеец с седыми волосами, в смокинге и белых перчатках — молча указал ему на лестницу. Не на ту, по которой они поднимались с Амели, чтобы потрахаться. Эта была намного шире и освещена настенными канделябрами.

Наскоро умывшись — ванная комната тоже была архаичной, с кувшином и тазиком, — он выскользнул назад, в коридор и огляделся. Слуга ушел. В пределах видимости больше никого не было.

Беззвучно ступая по ковровой дорожке, он направился по незаметной лестнице на третий этаж, под крышу. Именно там располагалась библиотека Такеши.

Пройти нужно было по крытой галерее, мимо арсенала — всё-таки Киото был старинным оборонительным замком, — мимо сёдзи, расписанных с такой щемящей грустью, что глядя на них, хотелось плакать. Горы в тумане и ветки бамбука… В другое время Мирон остановился бы, и с удовольствием рассмотрел работы древних мастеров поближе, но сейчас он мог только жалеть, что не обзавёлся имплант-камерой, как у Виталика.

Наконец он увидел то, что нужно — широкие двусторонние сёдзи с изображением Фудзи и паломников, бредущих к вершине. Библиотека.

Мирон готовился увидеть полки, уставленные книгами. Но всё было совсем не так: вместо полок — небольшие, десять-на-десять сантиметров, клетки. В каждой — свиток, обёрнутый в промасленную ткань и запечатанный сургучной печатью и шнуром с кистями. Шнуры имели разную окраску, разное плетение — вероятно, так библиотекари ориентировались, где какой свиток.

На мгновение Мироном овладело благоговение. Перед ним была ИСТОРИЯ. Этим свиткам было несколько сотен лет. Может быть — тысяч. Их касались руки давно умерших мудрецов, выводя иероглифы, значение которых не понимает никто в мире.

Мелькнула мысль, что Платон отдал бы правую почку за то, чтобы покопаться в этих свитках… И тут же настигла ирония: единственный, кто может их прочитать, не способен прикоснуться ни к одному из них.

Здесь было необыкновенно тихо — ни один звук не смел тревожить это священное место. Единственное, что нарушало тишину — еле уловимое шуршание установки климат-контроля.

Для библиотеки специально провели электричество, — понял Мирон. Даже у матери Амели не поднялась рука оставить свитки на съедение плесени.

В деревянном, пропитанном эфирными маслами помещении пахло воском, сургучом и потухшими свечками.

План, нарисованный Амели, отпечатался перед мысленным взором синими чернилами, которые нашлись в номере гостиницы вместе с пером и стеклянной бутылочкой, в которой они хранились.