Кибернетическая гипотеза

Одержимые досадной страстью к истокам, мы могли бы искать истоки этого союза, ставшего в последние тридцать лет явным, в исторических формах социализма, будь то сетевая философия Сен-Симона³⁰, теория равновесия Фурье, мютюэлизм Прудона и т. п. Но уже на протяжении двух веков социалистов объединяет между собой и с теми из них, кто называет себя коммунистами, то, что они борются только с одним проявлением капитализма: во всех своих формах социализм борется с разделением, воссоздавая общественные связи между субъектами, субъектами и объектами, но никак не борется с объединением, из-за чего общественное ЛЮДИ часто уподобляют телу, а индивида – замкнутому единству, телу-субъекту. Но есть ещё одна общая, мистическая почва, на которой могли встретиться взаимные переходы категорий между социалистической и кибернетической мыслью: это постыдный гуманизм, бесконтрольная вера в человеческий гений. Насколько нелепо видеть «коллективную душу» в строительстве улья беспрестанно кружащим роем пчёл, как видел её с католической перспективы писатель Метерлинк в начале века, настолько же невозможно считать, что поддержание капитализма зависит от существования коллективного разума «множества» в самом сердце производства. Под прикрытием аксиомы о классовой борьбе историческая социалистическая утопия, утопия Того Самого сообщества, окажется в конечном счёте утопией Единицы, которая утверждается Головой над несостоятельным телом. Сегодня всякий социализм – более или менее явно ссылающийся на категории демократии, производства, общественного договора – защищает партию кибернетики. Негражданская политика должна воспринимать себя как антиобщественную в той же мере, что и антигосударственную, должна отказаться от попыток решения «общественного вопроса», отвергнуть структурирование мира в форме проблем, отречься от демократической перспективы, которая требует принятия общества каждым участником. Что до кибернетики, то сегодня это лишь последний социализм из возможных.

VII

Теория же – это наслаждение по поводу обездвиживания. […]

Отчего у вас, теоретики, встаёт, отчего вам вставляет наша лента, так это от холодности ясного и разборчивого; на самом деле, просто отчётливого, каковое противопоставимо, ибо ясность – не что иное, как сомнительная избыточность отчётливого, переведённая в философию субъекта.

Остановить черту, говорите вы: выбраться из пафоса – вот в чём ваш пафос.

Жан-Франсуа Лиотар, «Либидинальная экономика», 1973³¹

У писателей, поэтов и философов есть привычка делать ставку на Слово, чтобы спутать, сорвать планы, пронзить информационные потоки Империи, двоичные машины высказываний. Вы слышали эти их воспевания поэзии как последнего бастиона против варварства коммуникации. И даже вставая на позицию малых литератур, чудаков, «литературных паяцев», даже гоняясь за идиолектами, которые перелопачивают любой язык, чтобы явить неподдающееся кодировке, подорвать саму идею понимания, показать основополагающее недоразумение, которое пресечёт тиранию информации, сам автор, зная вдобавок, что им движут и говорят через него некие интенсивности, всё равно корпит над своей белой страницей, ведомый пророческим намерением высказывания. Но «получателя», каковым я являюсь, все эти электрошоковые эффекты, которых определённый род письма сознательно ищет ещё с 1960-х, парализуют не меньше, чем это делала старая, нравоучительная и категоричная критическая теория. От того, что я смотрю со своего стула, как Гийота или Гваттари кончают на каждой строчке, как они рыгают, пукают и как их скрючивает и рвёт всяким бредо-становлением, у меня редко доходит дело до эрекции, оргазма или стонов, то есть только если моё желание заносит меня на берега вуайеризма. Зрелищно, конечно, но что это за зрелище? Зрелище общажной алхимии, где философский камень забрызган чернилами и спермой вперемешку. Заявленной интенсивности недостаточно, чтобы перейти к интенсивности. Что до теории и критики, они остаются в плену полиции чёткого и ясного высказывания, такого же прозрачного, каким должен быть переход от «ложного сознания» к сознанию просвещённому.