Не будучи подверженным ни мифологии Слова, ни иллюзии вычленения значений, Берроуз в «Электронной революции» предлагает формы борьбы с контролем за оборотом высказываний, наступательные стратегии, принадлежащие к числу «мыслительных манипуляций», на которые его сподвигли собственные опыты с «методом нарезок», случайного сочетания высказываний. Предлагая превратить «скрэмблирование» в революционное оружие, он, безусловно, усложняет предыдущие попытки поиска наступательного языка. Но, как и ситуационистская практика “detournement”, чей образ действия
ничем не отличался от «рекуперации»32 – что и объясняет её спектакулярный успех – «скрэмблирование» остаётся ответной операцией. Таковы и современные формы борьбы в интернете, вдохновлённые указаниями Берроуза: пиратство, распространение вирусов, спаминг в конечном счёте могут лишь на время дестабилизировать работу коммуникационных сетей. Но относительно того, что занимает нас здесь и сейчас, Берроуз вынужден согласиться, говоря унаследованным от теории коммуникации языком, подающим отношения источник-получатель как абсолютную реальность: «Было бы полезнее выявить, каким образом можно изменить существующие схемы сканирования, чтобы позволить субъекту высвободить свои собственные схемы сканирования». Любое высказывание стремится не быть полученным, а заразить. Я называю проскальзыванием – illapsus в средневековой философии – стратегию следования изгибам мысли, блуждающим словам, которые захватывают меня, одновременно образуя пустырь, где раскинется их восприятие. Играя на связи знака и означаемого, переворачивая клише как в карикатурах, подпуская читателя ближе, проскальзывание делает возможной встречу, тесное соприсутствие субъекта высказывания и тех, кто заинтересовался сказанным. «Под словами-порядка существуют слова-перехода или пароли, – пишут Делёз и Гваттари. – Слова, которые были бы как переход, как компоненты перехода, тогда как слова-порядка помечают остановки, стратифицированные и организованные композиции»33. Проскальзывание – это теоретический туман, подобающий дискурсу, цель которого – обеспечить возможность борьбы против культа прозрачности, изначально связанного с кибернетической гипотезой.
Того, что кибернетическое видение мира – это абстрактная машина, волшебная сказка, холодное красноречие, от которого регулярно ускользают множество тел, жестов и слов, ещё мало для заключения о его неизбежном конце. Если кибернетике чего-то недостаёт в этом плане, то это её и поддерживает: наслаждение чрезмерной рационализацией всего и вся, жжение от «таутизма»34
, страсть к редукции, радость двоичного уплощения. Атаковать кибернетическую гипотезу – повторим это снова – значит не критиковать её и предлагать альтернативное видение общественного устройства, а экспериментировать рядом, создавать новые протоколы, складывать их из разных частиц и получать от этого наслаждение. Начиная с 1950-х годов кибернетическая гипотеза скрыто повлияла на всё «критическое» поколение, от ситуационистов до Касториадиса, от Лиотара до Фуко, Делёза и Гваттари. Их реакции можно обрисовать так: первые выступили против, развивая мысль вне её, нависая над ней, вторые пошли средним путём, с одной стороны, это «метафизический тип спора с миром, видящий целью надземные трансцендентные миры или утопические контрмиры», с другой – «пойетический тип спора с миром, который в самой реальности видит тропинку к свободе», – как резюмирует Петер Слотердайк. Успех любого революционного эксперимента в будущем будет оцениваться главным образом по тому, сможет ли он оставить это противостояние в прошлом. Так происходит, когда тела меняют масштаб, чувствуют, что уплотняются, что их пронизывают явления молекулярного уровня, ускользающие от системного взгляда, от целостных представлений, и из всех своих пор делают скорее аппарат для наблюдения становлений, а не фотоаппарат, который кадрирует, определяет, фиксирует существа. Пусть в строках ниже проскользнёт мой тестовый сценарий, призванный разрушить кибернетическую гипотезу и мир, который она упорно стремится построить. Но как и в других эротических или стратегических делах, его применение не утверждает себя и не навязывает. Всё может случиться лишь чисто непроизвольно, что требует, конечно, определённой непринуждённости.VIII
Нам не хватает того благородства, того безразличия к судьбе, что дарует за неимением радости непринуждённое отношение к худшему вырождению и что несёт грядущий мир.
Роже Кайуа