Поэтому руководство ЕС, стремясь сохранить свой демократический статус и качество «открытого общества», приглашает украинцев в Европу в качестве туристов по безвизу («иммигранты welcome»), как бы подтверждая тем самым их новый статус ультраправых «господ» (в отличие от российских «не мытых рабов»), но одновременно обещает им только «грядущий союз», подчеркивая, что Украина не имеет никакого отношения ни к Евросоюзу, ни к НАТО)[570]
и допуская их только в качестве «рабов»-гастарбайтеров в странах своей периферии. Представители ЕС и НАТО заявляют, что их двери открыты для новых членов, в том числе Украины. Но вот только Украина пока не готова: ей, по мнению представителей ЕС, мешают коррупция, несоблюдение свободы слова и др. И степень этой неготовности возрастает. Поэтому что касается Евросоюза, то вступление в него Украины в Брюсселе считают нереалистичным, по крайней мере в ближайшие годы. А генсек НАТО Йенс Столтенберг (активный проводник политик гендерного равенства) советует Киеву пока что сконцентрироваться на «модернизации оборонных институтов, борьбе с коррупцией и усилении демократии».[571]В качестве альтернативы ЕС и НАТО западные политики предлагают Украине отказаться от желания во что бы то ни стало реализовать свое стремление в Европу и попытаться следовать своим собственным, особым путем,[572]
который хотя и является движением прочь от авторитарной и недемократической России, но не предполагает становление Украины Европой (вопреки популярному лозунгу украинских националистических майданных революций «Украина – это Европа») или рассматривает это движение как «незавершенный проект» в ситуации дерридаистской логической неразрешимости по критерию «решения решать».Как долго украинские политики-еврооптимисты смогут выдерживать этот предлагаемый им новыми, постдемократическими «Господами» режим негативного мессианства (В.Беньямин), помещающий их в ситуацию принятия решений в ситуации неразрешимости? Ведь гегемонный политический дискурс в современной Украине – дискурс ультраправых – решительно не приемлет ситуацию «рабского» необладания как онтологический статус политической субъективности.
В то же время в результате двух майданных революций в Украине («Оранжевой революции» и «Революции достоинства») украинским органическим интеллектуалам удалось обрести статус первостепенности по отношению к русской культуре (в отличие от давнего травматического комплекса «второстепенности» («другорядности»). В частности, украинским писателям наконец-то удалось победить своего главного врага – русскую литературу. Во-первых, они одержали экономическую победу над русскоязычными писателями-конкурентами, т.к. ввоз в Украину российских книг сегодня законодательно практически запрещен, поскольку российские книги, по словам О. Забужко, стали орудием ФСБ и превратились в «источник (или разносчик) в первую очередь токсичной, отравленной информации». [573]
А, во-вторых, мобилизационный потенциал украинских публичных интеллектуалов оказался несоизмеримо мощнее, чем у современных российских писателей и поэтов. Например, когда в ходе так называемой «Снежной революции» 2011-2013 гг. российские писатели и поэты (такие как Б.Акунин, Д. Быков, Л.Рубинштейн и др.) попытались провести антипутинскую политическую мобилизацию, им удалось мобилизовать только незначительную часть российского населения, принадлежащую к так называемому либеральному прекариату. В отличие от российских публичных интеллектуалов, украинским в ходе националистических майданных революций 2004 и 2013/14 годов удалось сформировать широкую цепочку эквивалентностей во всей стране и реализовать то аффективное измерение политического, которое в России могут задействовать только массмедиа. В результате, если в России протестный потенциал оказался ослабленным и деполитизированным (уступив место, например, политической мобилизации народонаселения футболом), то в Украине он продолжает оставаться неиссякаемым – новые волны майданов (автомайданы, Михо-майданы, майданы «евробляхеров», майданы ультраправых и др.), непрерывные подрывные акции различных ультраправых активистов, пара-милитарных формирований и др. Тем самым националистическая революция непрерывно продолжается в Украине фактически с начала 21-го столетия как проект негативной революции, выступающей уже не с партикулярными требованиями «национальной независимости», «национального возрождения» и т.п., а оперирующей универсальными пустыми означающими – «Свобода», «Достоинство» и т.д. Не можем ли мы поэтому предположить, что в Украине сегодня осуществляется проект перманентной националистической революции, который не удалось реализовать в свое время ни большевикам, ни сторонникам концепции «консервативной революции»?