Киборг-национализм, или Украинский национализм в эпоху постнационализма

Данный тип коллективного эроса – это мужской гомосексуальный эрос, так как он регулирует социальные отношения в группе мужчин посредством особого механизма сексуальной дискредитации. Функционирование этого механизма исключает интимные сексуальные отношения с женщинами, как исключается им всякий половой акт, который не служит знаком «опущения» индивида. Прецедент политически нейтрального секса рассматривается группой как грубое нарушение коллективного права, позор для сообщества в целом. Описывая процедуру наказания у запорожцев за любовные отношения с женщиной, Пантелеймон Кулиш рассказывает, что запорожцы, проведав о проступке своего товарища, пошли к кошевому атаману со словами: «Какой нам стыд делает Ногаец [прозвище козака. – И.Ж., С.Ж], пане батько! повадился ходить к пономарихе, словно пес какой!»[489] В ответ кошевой тут же распорядился выследить козака, занимавшегося любовью, а затем подвергнуть обычному в таком случае наказанию – битию палками у столба до смерти.

Иначе оценивались у Козаков гетеросексуальные отношения, завершавшиеся убийством женщины. Такие случаи рассматривались как образцы мужественного поведения и воспевались в козацком фольклоре. В одной из козацких песен, пересказанной у Шевченко («У тієї Катерини …»), козаки-соперники вместе убивают свою возлюбленную Катерину, а после этого братаются и уезжают в Сечь.

Примером подлинно козацкого отношения к женщине может также служить воспетый в известной народной песне жест. Ритуал убийства женщин был – по аналогии с донскими казаками, в знаменитой песне которых атаман донских Козаков Степан Разин бросает за борт ладьи свою возлюбленную – персидскую княжну и у яицких Козаков, у которых существовал обычай убивать своих жен и детей перед тем, как выходить в опасный военный поход. Легенда рассказывает, что этот обычай прекратился лишь тогда, когда красота одной из женщин – жены атамана Гугни не побудила его отказаться от такого варварства, так что долго после этого поколения уральцев, происшедшие от яицких Козаков, пили в память прекрасной Гугнихи, говоря: «Не была бы так хороша бабушка Гугниха, не было бы и нас».[490]

Убивая женщин, с которыми они вступали в сексуальные отношения, козаки восстанавливали таким способом изначальное и приоритетное для их сообщества значение сексуальности как способа сохранения мужского братства, как необходимого условия существования их сообщества. В этом их сексуальные политики принципиально отличались от сексуального поведения русских солдат, у которых политики трансгрессивной сексуальности уже утратили свое социоконституирующее значение. Если мы проанализируем различия сексуального поведения запорожского войска и российского царского войска в период их совместного похода в Белоруссию в 1655-56 годах, то мы увидим принципиальные отличия в обращении с женщинами, свидетельствующие о различии коллективного эроса, лежащего в основе их военных организаций. Так «государевы ратные люди» при выборе сексуального объекта и устройстве своей сексуальной жизни на захваченной территории обычно вели себя следующим образом: они конфисковывали женщин у местного населения, забирали их с собой и коллективно использовали до поступления особого распоряжения царя – отдавать женщин их мужьям и семьям обратно. Среди собрания государственных актов Российской Археографической Комиссии, относящихся к этому периоду, сохранилось большое число соответствующих крестьянских челобитных царю типа: «о разграблении их государевыми ратными людьми и о дозволении им разыскивать захваченных своих жен и детей по государевым таборам и боярским полкам».[491] Как правило, царь, находившийся в это время при войсках, давал положительную резолюцию на такого рода ходатайства, повелевал «полон сыскивая отдавать» и даже иногда приказывал наказывать виновных в захвате женщин.

Иначе строили свои отношения с женщинами в период похода запорожские козаки. Кроме грабежей, в которых они значительно превосходили русские войска, они также забирали подходящее им мужское население деревень в козаки, а женщин убивали. В архивных материалах сохранились многочисленные государевы грамоты к козацким гетманам и полковникам с требованием строго запретить своим людям «жечь деревни, побивать и сечь до смерти женский пол, девиц и малых ребят».[492] Почему этого делать нельзя, козаки не могли понять, а царь не мог им объяснить и не находил никакого другого рационального аргумента, кроме того, что «нам, великому государю, со всеми нашего величества ратами в здешних местах зимовать».[493] В результате между московскими и козацкими войсками росла стена недоверия и неприязни, которая впоследствии стала приобретать этнический характер.