Киево-Печерский патерик

Феодосию же преставившуся и Стефану игуменьство приимъшу, Исакий же рече: «Се уже прельстил мя еси, диаволе, сдяща на едином мсте, отселе уже не имам в печер затворитися, но имамъ тя побдитиблагодатью Божиею, ходя в манастыри». И паки облечеся въ власяницу и на власяницю свиту тесну, и нача уродство творити. И нача помогати поваромъ и работати на братию, и на заутренюю преже всхъ входя и стоаше крпко и непоколебимо. И егда же приспваше зима и мрази лютии, стоаше же въ плесницах раздраных, яко многажды примерзаху ноз его к камени, и не подвизася ногама, дондеже отпояху утренюю. И по заутрении вхожаше в поварню и приготоваше огнь, и дрова, и воду, и тогда прочии прихождаху от братиа поварове.

Когда же преставился Феодосии и игуменом стал Стефан, Исакий сказал: «Ты, дьявол, прельстил меня, когда я сидел на одном месте, поэтому теперь не затворюсь я в пещере, а буду побеждать тебя благодатью Божиею, ходя по монастырю». И снова облекся он во власяницу, а на власяницу надел рубаху грубую и стал юродствовать. Он начал помогать поварам и трудиться на братию, и на заутреню приходил он раньше всех, и стоял твердо и непоколебимо. Когда же приспевала зима и наступали морозы лютые, то и тогда стоял он в протоптанных башмаках, так что часто ноги его примерзали к каменному полу, но он не двигал ногами, пока не отпоют заутреню. И после заутрени шел он в поварню, разводил огонь, приносил дрова и воду, после чего приходили прочие повара из братии.

Единъ же поваръ, также б имянем тмь Исакъ, и рече, посмяся: «Исакие, оносдить вранъ чернъ, и иди, ими его». Онъ же поклонився до земля, и шед, ятъ врана, и принесе его пред всми повары. И ужасошася вси о бывшем, и повдаша игумену и братии, и начаша оттоле братиа чтити его. Онъ же, не хотя славы человчьскиа, нача уродство творити и пакостити нача: ово игумену, ово же братии, ово мирьским человкомъ, друзии же раны ему даяху. И нача по миру ходити, и тако урод ся сътвори.

Один из поваров, также по имени Исакий, как-то сказал, насмехаясь: «Исакий, вот сидит ворон черный, — поди, возьми его». Он же поклонился до земли, пошел, взял ворона и принес его на глазах у всех поваров. И ужаснулись все они, видя это, и поведали игумену и всей братии, и после этого братия стала почитать его. Он же, отвергая славу человеческую, стал юродствовать и начал глумиться то над игуменом, то над кем-нибудь из братии, то над мирянами так, что иные даже били его. И стал ходить по миру, также юродствуя.

И пакы вселися в печеру, в нейже преже был, — Антоней убо преставися, — и нача събирати к соб юных от мирьскиа чади, въскладываше на них порты чернеческиа. Да ово от игумена Никона раны приимаше, иногда же и от родитель детей тх. Блаженный же то все тръпяше и подъимаше раны, и наготу, и студень день и нощь.

И поселился он снова в пещере, в которой жил прежде, — Антоний к этому времени уже умер, — и начал собирать к себе юных мирян и одевал их в монашеские одежды. И его били за это, — то игумен Никон, то родители детей этих. Блаженный же все это терпел, перенося побои, и наготу, и холод днем и ночью.

Въ едину же нощь вжегъ пещь в клии, в печер, яко разгорся пещь, — б бо утла, — и нача пламенъ исходити гор утлизнами, оному же нчим скважнии покрыти, и въступи босыми ногами на пламень, дондеже изгор пещь, и сниде ничимъже вредимъ. И ина многа повдаху о нем, а иноесам видх.

Однажды ночью затопил он печь в келье, в пещере, и, когда печь разгорелась, — а она была ветхая, — пламя стало вырываться вверх через щели, а заложить их ему было нечем, и встал босыми ногами на огонь, и простоял так, пока не прогорела печь, и сошел, не причинив себе вреда. И многое другое рассказывали о нем, а иное я и сам видел.

И тако побду взя на бесы, яко и мухни въ что же имяустрашениа их и мчтаниа. Глаголаше бо к ним: «Аще бо мя бсте и прельстили первие, понеже не вдахъ козней ваших и лукавъствиа, нын имамъ Господа Иисуса Христа, Бога моего, и на молитвы и отца моего Феодосиа надяхся, имам побдити вас». Многажды бо ему пакости дяху бси и глаголаху: «Нашь еси, Исакие, понеже старейшему нашему поклонился еси». Онъ же глаголаше: «Вашь старейши Антихристъ есть, а вы есте бси»; и знаменаваше лице свое крестнымъ знамениемь — и тако изчезаху бси.

И такую силу взял он над бесами, что как мухи были они ему, ни во что не ставил он их стращания и наваждения. Он говорил им: «Если вы и прельстили меня в первый раз, потому что не ведал я козней ваших и лукавства, то ныне со мною Господь Иисус Христос, Бог мой, и на молитвы отца моего Феодосия надеюсь, и одержу победу над вами». Много раз пакостили ему бесы и говорили: «Наш ты, Исакий, потому что старейшине нашему поклонился». Он же говорил: «Ваш старейшина — Антихрист, а вы — бесы»; и осенял лицо свое крестным знамением — и исчезали бесы.