Киевские ночи

Ольга качала головой: «Мальчишка, и романтика чисто мальчишеская». Она невольно улыбнулась:

— Какой из тебя конспиратор? В одну минуту все выложил.

— Но я ведь тебя знаю, — рассердился Мазниченко. — Я и тебя хотел привлечь к делу.

Видно было, что это только что пришло ему в голову. Однако, так горячо начав, он уже не мог остановиться.

— Привлекай, — лихо ответила Ольга. — Дай мне бомбу, я убью Гитлера, и мы прославимся на весь мир. — Она засмеялась, но вдруг сделала испуганные глаза: — Слушай, Андрейка! А что, если нас схватят и повесят? Качаться на таких качелях, даже вместе с тобой, мне совсем не хочется.

— Сумасшедшая! — лицо Мазниченко исказилось будто от внезапной зубной боли. — Я с тобой серьезно говорю, а ты…

— Ах, серьезно! Ну, тогда я спрошу у мамы.

Он смерил ее презрительным взглядом:

— Я думал, ты взрослый человек и понимаешь, что творится на свете.

— Ты думал! — язвительно ответила Ольга. — Разве это серьезный разговор? Ты шутишь. Ты просто берешь меня на пушку… Ничего ты не знаешь, а строишь из себя героя.

— Я не знаю? — задетый, воскликнул Мазниченко.

Он схватил ее за руку и повел вниз по Кузнечной. Шел широким шагом, Ольга едва поспевала за ним.

— Видишь? — Мазниченко указал на дом в глубине зеленого двора, обнесенного жиденьким забором из тонких планок. — Вот где я буду, когда придет время… Если останешься в Киеве, найдешь меня там. Я знаю, ты боевая комсомолка, вот почему я открыл тебе все.

Он растрогался и осторожно привлек ее к себе: «Все может случиться, Оля… Поцелуемся на прощанье».

Ольга шла и улыбалась. «Мальчишка. Горячий, восторженный… Но тебе не пришлось видеть и малой доли того, что уже видела я».

Следующей ночью Ольга вылетела на военном самолете и прыгнула с парашютом под Казатином. В приземистом домике, на Комсомольской улице, 17, машинист-железнодорожник Квятковский заставил ее все заучить наизусть: «Ни одной записи, дочка! Ни одной бумажки… Итак: пятая танковая дивизия СС, девяносто первая пехотная, затем сто двадцать седьмая, третий мотомеханизированный корпус…» В Киев Ольга вернулась пешком. Потом город заняли немцы. Она стояла на бульваре и смотрела, как движется третий мотомеханизированный корпус, как марширует девяносто первая пехотная… О Мазниченко она забыла прочно и, казалось, навсегда.

А сейчас, когда мозг лихорадочно искал выхода из тупика, ей вспомнилась августовская встреча, и разговор, и дом на Кузнечной. Если и в самом деле Мазниченко здесь, он поможет ей встретиться с Середой или с кем- нибудь другим. Больше ей ничего не надо.

Наконец-то она знала, что ей делать, и ее словно ветром подхватило.

Однако, пока шла к Кузнечной, закралось сомнение: «Он просто хвастался, Андрейка. Он давно уже в Саратове…» Она пересекла Саксаганскую и стала вглядываться в дома. Третий или четвертый двор. На всякий случай, из предосторожности, перешла на противоположную сторону бульвара. Теперь она узнала забор из тонких планок, за ним, под деревьями, темнел дом.

Ольга прошла немного дальше, потом вернулась и, поборов колебания, направилась к дому. Не успела она подойти к тротуару, как услышала позади приглушенный голос:

— Не идите, не идите туда…

Ольга резко обернулась. В тени подъезда стояла женщина, закутанная в темную шаль. Ольга увидела только большие черные глаза, горевшие каким-то странным, лихорадочным огнем.

— Не идите, там гестапо, — прошептала женщина и исчезла в подъезде.

У Ольги подкосились ноги. «Андрейка!» — чуть не крикнула она. Он возник перед ее глазами, каким она видела его в последний раз, — красивый, веселый, статный, со взъерошенными волосами над высоким лбом… Погиб, погиб из-за своей мальчишеской доверчивости и неосмотрительности. И никто его не остерег, не научил. «А я тоже… Я только посмеялась, свела все к шутке. Ох, Андрейка!»

Что-то зловещее преследовало ее в эти дни. Как только она нащупывала тропку, которая могла бы привести ее к тем, кого она искала, тропка обрывалась, быть может вместе с чьей-то жизнью. Точно проклятье висело над ней. Не помня себя, она остановилась у каких-то ворот, все поглядывая на противоположную сторону улицы, на забор, на калитку, все думая о Мазниченко.

Надо было уходить отсюда, пока кто-нибудь не обратил на нее внимания. Ольга на мгновение задержалась в том самом подъезде, где стояла закутанная в темный платок женщина. Улица словно вымерла. Все дальнейшее произошло будто во сне. Ольга вдруг увидела, как у забора остановилась немецкая автомашина. Рядом с шофером сидел офицер. Машина подала короткий сигнал. Из калитки вышли двое в штатском. Один из них был Мазниченко.

Офицер вышел из машины, кивнул головой и протянул этим двоим сигареты. Они курили и беседовали.

«О чем, о чем они договариваются? Что за бумаги дает офицер Мазниченко? Что все это означает?» — спрашивала себя Ольга, следя за каждым их движением.

Незнакомый мужчина в штатском оборачивался то к офицеру, то к Мазниченко. «Переводчик», — догадалась Ольга. Мазниченко стоял боком, она никак не могла рассмотреть его лицо — неясное пятно под шляпой.